Гарий Немченко - Брат, найди брата

Ах, как бы хотелось им стать!

Но в силах ли мы приказывать собственной душе? А она летит туда и летит… Значит, что-то влечет ее туда? Что-то долгими часами там держит? Другое дело, и это моя вина, что до сих пор не смог с достаточной ясностью, с полной правдой высказать: ч т о?

А забыть я, признаться, пробовал.

Вдруг однажды сказал себе: сколько можно? Не надоело?! Земля так прекрасна и велика. Мир вокруг удивительно многосложен. И достигли предела и нетерпение знания и кипение страстей. Ощущение такое, что род людской находится на пороге взрывоопасной тайны… Приоткроется? Или — взорвется?..

А для тебя все сузилось до крошечного пятачка, закованного нынче в железобетон, утыканного чадящими трубами… Может, сменишь в конце-то концов пластинку?

И я приехал в крошечный поселок астрономов Буково под знаменитым Нижним Архызом на Северном Кавказе — всего четыре пятиэтажных дома, два из которых были еще в строительных лесах, и маленький, почти игрушечный, детский сад.

Стоял октябрь, золотая пора листопада. Внизу закатное солнце дожигало уже почерневшие верхушки деревьев. На вершине горы, облитой чистой лазурью, виднелся похожий на богатырский шлем серебристый купол обсерватории.

Я поглядывал то на него, а то на проходивших по единственной улице бородачей в застиранных штормовках, и мне казалось, что мое приобщение к мудрости тысячелетий уже началось…

Сперва оно было ненадолго прервано симпатичной женщиной в белоснежном халате, мерившей у меня давление, которое оказалось чуть выше нормы. Ничего не поделаешь, придется мне ночевать внизу: адаптация. Высота горы Пастухова, на которой находится Большой Телескоп, две тысячи сто, и с теми, кто миновал перед этим медицинский пункт в Букове, бывали большие неприятности. Потому-то здесь больше не рискуют.

В дирекции САО — Специальной астрофизической обсерватории Академии наук — меня успокоили: к телескопу поедем утром, а пока здесь, внизу, можно встретиться с теоретиками и наблюдателями, которые вечером свободны. Переночевать придется в общежитии, потому что три гостиничных номера переполнены, не страшно?..

В комнате общежития я поставил сумку и огляделся: и тут с жадностью искал приметы особенного быта. Тяжелые альпинистские ботинки на шкафу, так. Незаконченная чеканка на столе…

На стене висела взятая в рамку знакомая фотография проспекта Металлургов.

Скрипнула дверь, и я, еще не поздоровавшись, а только кивнув на снимок, чуть ли не с яростью спросил: «А это что?!»

Светловолосый крепыш лет тридцати пяти невозмутимо пожал плечами: «Новокузнецк!» Я набирал возмущения: «Вижу, только зачем он тут?!» «А я из Новокузнецка,— сказал крепыш.— Что, бывали там?» И не успел я договорить, не успел назваться, как он подсел к телефону, набрал номер: «Толя?.. Можешь зайти ко мне? Зайди срочно». Обернулся и совсем уже свойски сказал: «Толя Хрипун… он про тебя рассказывал. Нас тут человек тридцать — колония!»

Толя Хрипунов!

Лет двадцать назад, когда на нашей стройке и конь еще не валялся, в поселке появились несколько парней в новеньких черных суконных куртках. В Комсомольске-на-Амуре закончили техническое училище, получили дипломы сталеваров, но на «Амурстали» оставаться не захотели, решили, видите ли, построить «свой» завод… У нас на Антоновке они начинали с «подай», да «принеси», да «сбегай»; кто-то из них, чуть ли не Толя, в арматурном цехе занимал тогда малопочтенную должность «начальник мусорного двора» — так ее обозначил тогда один из наших «железных» — Эдик Окунь.

И много лет потом суконные эти куртки с двойною прокладкой на плечах, уже окончательно заношенные, уже с бесчисленными заплатами, были для всех нас как бы знаком далекого пока праздника и на нашей улице: ничего, ничего, придет!

Первые наши ласточки. Наша надежда.

И уже через несколько минут, еще до встречи с бородатыми теоретиками да наблюдателями, которые в этот вечер были свободны, я сидел в компании хохочущих ребят из Новокузнецка — обслуживающих Большой Телескоп слесарей да инженеров-механиков,— и мы конечно же вспоминали общих своих товарищей… Может, он мое проклятье — Запсиб? Мой злой рок?..

Ранней осенью шестидесятого уехал со стройки москвич Юра Лейбензон, главный механик нашей жилищно-коммунальной конторы. Бог воды. Бог тепла.

В Гудауте, в просторном собственном доме, бога воды и тепла ждала невеста.

Несмотря на то что отношения с «богом» были у меня самые душевные, вода на моем пятом этаже появлялась только глубокой ночью, на тридцать — сорок минут, которых хватало только на то, чтобы наполовину наполнить ванну — запас на все, как говорится, случаи жизни… Мыться, по старой памяти, я продолжал ходить в котельную.

Однажды, когда я только успел намылиться, в душевую вбежал старший кочегар Петро Дериглазов: «Скорей, Леонидыч с Черного моря звонит! Узнал, что ты тут, говорит, чтоб подошел к телефону!» Какое там, я даже не отер пены, только лихорадочно натянул штаны, зацепил лишь крючок на поясе. Слышно было, конечно, плохо, еще бы — в те времена к нам, случалось, еле-еле дозванивались из города, неизвестно, как это Лейбензону удалось прорваться из Грузии. И все же почти каждое слово я угадывал: через пять дней у моего друга свадьба. Время на дорогу есть, если даже выехать поездом. Он приглашает ребят — кочегаров, гвардию свою, но гвардия, видишь ли, стесняется, говорят, неудобно. Могу я им объяснить, что неудобно, только штаны через голову надевать и спать на потолке — будет падать одеяло?.. Могу я их тут организовать и нынче же с ними выехать?

«Ты бы посмотрел на эти приготовления, Гарюш! — тонко доносился издалека насмешливый басок. — К будущей родне уже пригнали баранов… целая отара, не веришь?.. Мне страшно, слушай! Без вас я тут просто пропаду».

Вообще-то он умел поприбедняться, Лейбензон. И я закричал ему: «Нам бы твои заботы, Юрец!»

Лейбензон помолчал, потом уже другим голосом сказал: «Дай трубку Петру».

Он, видно, о чем-то просил, и Дериглазов вдруг заговорил, как говорил перед этим на рабочем собрании в ЖКК. Только кричал еще громче и позволял себе выраженьица, за которые на собрании его тут же лишили бы слова. Он кричал, что ревизию котлам так еще и не сделали. Что теплотрасса в поселке по-прежнему в аварийном состоянии. Что, как ни бейся, никто не хочет помочь по-настоящему, а специалиста толкового так и нет и в первые же холода вся система в поселке, как пить дать, полетит к черту.

Вокруг столика с телефоном давно уже собрались все, кто был в котельной, кочегары и слесари. Я переминался босиком на рубчатых холодных пайолах.