Гарий Немченко - Брат, найди брата

…Когда вышли мы поздно ночью с поминок, не знаю зачем, оторвался я от своих, пошел по городу…

Неизвестно зачем взял такси.

Не понимал сперва, куда еду.

А потом, когда уже поселок проскочили, когда справа от бетонки замелькали огни промбазы, сказал, чтобы подъехал шофер к конторе управления.

Расплатился, вылез там, пошел потом к этой стайке, где жил у нас последнее время Борис Кузьмич.

Включил свет, и он поднялся на соломе, ничего не понимает.

Стал я на коленки, обнял его и, скажу тебе, тут не удержался, заплакал…

— Ты уже привык, что я тебе все о работе, да опять о ней, да снова о ней же… Подумаешь: вот заладил!

Он, скажешь, уже ни о чем другом и думать-то не умеет, у него уже и эти извилины, которые на что-либо другое были ему даны, да-авно уже или выпрямились, или тоже на выполнение да перевыполнение переключились.

Между прочим, когда первую домну сдали, это уже столько лет назад, должен был я на митинге выступать… Ну, без вашего брата не обошлось — сочинили для меня, естественно, яркую и, конечно, взволнованную речь…

Райком ее завизировал, и вручили мне шпаргалку, в которую я должен заглядывать.

А я еще молодой был, неопытный: заволновался, буквы перед глазами запрыгали, вот я читаю и ору в микрофон: «Дорогие товарищи!.. В этот незабываемый для нас день!.. В этот знаменательный час!.. Сердце п е р е в ы п о л н я е т с я гордостью!..»

Гляжу, а у всех, кто на меня смотрит, — рот до ушей.

Что, думаю, такое?

И только тут до меня дошло.

Сунул тогда я эту свою шпаргаленцию в карман и давай так, как еще царь. Петр нам наказывал, — без бумажки… И с тех пор всегда без них выступаю. На любом собрании. На любом митинге. Не нравится, что без бумажки, — пожалуйста, пускай кто другой. А я только без нее. Точка.

Однако я опять за свое!..

Да только ведь это не для одного меня, а для нас для всех, кто по таким стройкам, как наша, по таким поселкам, как Антоновка, жизнь и работа — это одно и то же. Вот только когда рванешь в отпуск, тогда только всеми правдами и неправдами и заставишь себя хоть на время отключиться да забыть, понимаешь, о работе.

Ну так вот: приехал я в Прибалтику. В Латвию. В известный тебе, конечно, город Юрмалу. В дом отдыха. Ну и конечно, опоздал.

Доперевыполнялся, пока в люкс вместо меня кого-то другого поселили.

Решали они теперь, решали, как со мной быть, и ничего решить не могли: все, говорят, уже забито. А потом в регистратуре и предлагают: а что, если мы поселим вас в отдельной комнатке в коттедже на самом берегу?.. Удобств, мол, там никаких особых нету, в душ придется вам в главный корпус бегать, зато кругом — одни сосны и тишина, только слышно, как море шумит. И веранда на солнечной стороне, и отдельный вход, сам себе хозяин: как хочешь, так и живи.

Долго раздумывать, как ты уже, может быть, понял, я не умею. Подхватил чемодан и вслед за шустрым старичком пошел по тропинке между соснами.

Идем, старичок этот мне и говорит: нет-нет, вы не сомневайтесь. Для того, мол, кто понимает, комнатка эта будет почище любого люкса, вы еще спасибо нам скажете… Правда, есть, мол, одна опасность: там перед вами жил известный артист — и тут он фамилию называет… Слышали?

Ну как же, говорю, как же!

Так вот, открою, говорит, вам маленький секрет: дело в том, что артист этот — большой специалист по женской части. Ходок, каких нынче поискать. И девки, говорит, к нему в эту комнатенку табунами бегали… Так что придется вам, говорит, быть в этом смысле начеку: по старому адреску и к вам обязательно пожалуют. Это уж в курортной жизни закон!

Скажу тебе как на духу, что сердце у меня тихонько ёкнуло. Этого мне, думаю, для полного счастья и не хватало: чтобы они ко мне, значит, табунами. Только так.

Но вида не подал, говорю спокойненько: ну и что?.. И я, мол, — старый боец. И вообще — парень не промах.

Держу марку.

Старичок поддакивает: и верно, всем бы, мол, такие заботы!

И как бы вскользь говорит: купил бутылочку коньячку, коробку конфет рядом поставил — и все дела. И вы угощайтесь на здоровье, и себе налью рюмочку. Для поддержания тонуса. А там видно будет.

Этот, говорит, известный артист так и делал.

И странная, ты понимаешь, штука!

Вот я вроде человек самостоятельный. Некоторые считают, что даже слишком. Никому в рот заглядывать не привык. Одним словом — с норовом.

Но здесь, ты представляешь, поддался: первым делом смотался в магазин, купил и то, и другое, поставил в самом деле рядком на столике, и только тогда принялся чемодан распаковывать и раскладывать вещички…

Что со мною случилось?

Я так думаю: уж больно необычная для меня намечалась, ты понимаешь, перспектива. Или, считаешь, нет?..

Не знаю, может, к тебе и в самом деле девчата табунами, значит, ходили, а со мною до сих пор такого не было… В практике, как говорится, не встречалось. Нет, в самом деле. Ну, было когда-то, чего скрывать. Так сколько воды с тех пор утекло?.. Может, возраст уже не тот. А может, и характер испортился. Ушла беззаботность, какая в этом деле нужна. Не могу я с легкой душою всех этих слов девчатам говорить, какие — словно ключик к замочку… И вообще.

Уж если только слабый пол возьмет мертвой хваткой… Уж если в такое положение попадешь, когда не только сам себя потом перестанешь уважать, но даже собственная твоя родная жена, коли про все узнает, и та — за то, что ты лопух такой, — тебя осудит, разве что тогда… А так — нет.

Как Игорь Проничкин говорит: «Нам ли, гусарам, завлекать?.. Нам бы только отбиться!»

Раскладываю это я вещички по полкам, а сам то и дело в окошко поглядываю: не видать ли там еще моего табуна?.. Еще не скачет?

А за окном, скажу тебе, благодать: высокий да густой сосняк, а под ним свежая да чистая трава-мурава, и лишь поближе к моему крыльцу — заросли, какой-то кустарник там и тут…

И вдруг, гляжу, быстрым шагом идет от моря по тропинке загорелая девчонка в модном купальнике — в таком, что вроде он есть, а вроде его и нету… Идет, и на окошко мое поглядывает — ну то есть явно ко мне направление держит.

С какой-то своей шмотенкой в руках я замер. Началось, думаю!..

А девчонка, скажу тебе, была загляденье: писаная красавица из ансамбля «Березка». Только совсем молоденькая.

До кустиков дошла, шагнула от тропинки в сторону, остановилась ко мне лицом, смотрит в окно. И тут вдруг руками быстренько — к одному плечику, к другому…

Купальник падает, лежит в траве под ногами, а она на носочках привстает, приподнимает руки, словно к солнцу да к небу тянется, глядит вверх, а потом головкою дернула, и волосы у нее взметнулись и по плечам рассыпались… Богиня была!..

Богиня красоты!

Но я в тот миг знаешь, о чем подумал?

Как последний пижон, я испугался: это что ж у них так заведено было?.. Что раздеваются они еще на улице?! Это уж вообще против всяких правил — тут тебе никакой коньяк не поможет!