Гарий Немченко - Брат, найди брата

Ну, сам знаешь, что такое пуск. Это когда на плечах у тебя топчутся, на уши тебе наступают, а ты кричишь: эй, там, наверху, поосторожней, а то у этого, на котором я сам держусь, коленки похрустывают… Так и в тот раз: один на одном! И у нас как раз полоса такая пошла, самая сварка, а тут погодка, ей-богу, как назло. Рассказывали, какая у нас была прошлая осень? То снег с дождем, а то дождь со снегом… Стоим целыми днями! И пожаловаться, понимаешь, некому и не на кого, понимаешь, накричать: нету виноватых! Нельзя по такой погоде варить — и точка. Как ни бейся, одно расстройство. Бросишь все, пойдешь по своим: может, думаешь, кто из ребят в затишке, так хоть он варит?.. С проверкой-то вроде неудобно, у меня другая система, так я будто прикурить. Спички, мол, свои в тепляке оставил. Один тебе даст коробку, ты ее по нервному делу к себе в карман, другой даст — и эту туда же… Бывало, к обеду полный карман чужих спичек. Они потом самому младшему поручение: пойди забери у Михалыча, раздай ребятам, а то вся бригада без огонька…

А я злюсь! Ну, ты-то меня хорошо знаешь: гулять так гулять, а работать так работать. А какая это работа, если на один сантиметр шва километр выражений, за которые где в другом месте не то что пятнадцать суток, а год усиленного схлопотал бы…

Тут я его однажды и увидел. Художника.

Через дорогу от конверторного среди железячек пристроился, хозяйство свое — треногу да краски — большим таким зонтиком прикрыл, и ты ему — хоть камни с неба. Пятится из-под зонтика, пятится, бородку свою задерет, наверх глянет — и опять под зонтик. Уже прямым ходом. Ткнет кисточкой в холст, головой к плечу поведет, и опять — задний. Так себе туда-сюда и курсирует. Хотел было я к нему подойти посмотреть, что у него там такое выходит, а потом раздумал: чего мешать, ведь не прохлаждается человек — работает!

А день опять со слезой, работа не идет, что ты тут будешь делать!

К нам на ту пору уже подвалило командированных — из Челябинска ребята, из Орска. А это общая привычка — хоть они к нам, хоть мы к ним: первым делом где-либо на колонне нарисовал мелком солнышко, под ним — самолет, а внизу — календарик. Как смена долой, так на числе крестик. Вроде того что одним днем к дому поближе…

И вот мне один такой календарик уже какой день на глаза попадается… Еще недавно был новенький, только его нарисовали, а тут глянул — почти весь в крестиках, и, ты веришь, — никогда этого раньше не бывало — так мне вдруг захотелось чей-то этот календарик стереть! Уже и ветошку нашел под ногами… Еле удержался!

Хожу я в тот день, пробую подбодрить своих хлопцев, спички их, понимаешь, в свой карман перекладываю, а все этот художник почему-то у меня из головы не выходит… И раз его вспомнил. И два. К чему бы?

А потом ладони одна об одну чуть не отбил: да вот же в чем дело — зонт! Ага, думаю!..

С вечера спрашиваю у жены: а где это твой подарок? Она смеется: ну, быть чуду, если мой Володя решился наконец с зонтиком!

Я — молчок.

Раскрыл его, посмотрел, прикинул. Не то что у того художника, но все равно подходящий, больше обычного, недаром же половина моя, когда уговаривала ходить с ним, все подкатывалась: он же мужской!

Еду я утром в электричке, вижу, поглядывают: на меня — на зонт — опять на меня. По куртке, мол, по сапогам, да и так, из себя весь — монтажник, и вдруг на тебе! Нашелся сахарный.

Я только молча посмеиваюсь.

В городке своем появился, наши меня обступили: куда это ты, Михалыч, с ним собрался? Гляди-ка на него: пижон пижоном!

Наверху я себе первым делом металлический держачок, потом к нему проволокой — зонтик. Прикрылся — и давай.

Полсмены вообще не разгибался. Потом чувствую, стоят сзади. Михалыч, а, мол, Михалыч: спичек не надо?

Я щиток приподнял и строго так: почему не работаете? А они негромко, вроде между собой: а у нашего бригадира, мол, ничего «бестолковка». Варит!

А я им: все ясно? Разговоры не будем разговаривать? И опять щиток вниз. Назавтра мои хлопцы все как один с зонтами. Этот у жены отобрал, тот у тещи. И как пошли, скажу я тебе, как пошли!

Потом другие увидали. Через два-три дня в электричке уже смело можно было сказать: если с зонтиком — значит, свой, монтажник.

Эти, из Челябинска да из Орска, себе давай. Чего только не намастерили — тот фанерный щит над собой приспособил, этот — просто кусок железа…

В общем, вышли мы тогда из прорыва. Это вот никто не знает, что на самом-то деле спасло на конверторном сроки. А я тебе прямо: тещины-то зонтики и спасли! Дождь хлестал да мокрый снег лепил тогда почти месяц. И только несколько дней мы потеряли.

Дальше что? Ударил наконец морозец. Не очень сильный, а так — до пятнадцати. Самая тебе сварка.

Разнесли мы по домам свои зонтики. Правда, больше так, для отчета. Что там от них осталось — попрожигали да изгваздали…

Художник долго на стройке не появлялся, а может, я в это время не замечал его, некогда было. А тут бегу как-то, глянул — опять стоит.

Дал я крюк, подхожу к нему. Прошу, говорю, простить мое любопытство и все такое. Но больно, мол, интересно взглянуть на конверторный как бы другими глазами… Отступил он вбок: мол, пожалуйста.

Долго я глядел — эта самая картина на треноге висела… До-олго!..

И стало мне казаться, будто желтые, да синие, да прочие разноцветные пятнышки на разных отметках — это наши зонты…

Спрашиваю у него: а это вот что такое? А он лицом построжал, брови сдвинул, насупился вроде: так, говорит, я вижу!

Эге, думаю. Голыми руками не возьмешь. Парень самостоятельный.

А я как раз таких, надо сказать, люблю.

Поговорил тогда с нашими бригадирами. Рассказал, откуда это пошло — варить под зонтиком. Потом зашел к нашему инструментальщику, мы его будку между собой зовем «офицерское собрание», предупредил, чтобы он, в случае чего, был готов…

Потом снова к художнику. Так, мол, говорю ему, и так: от имени старых монтажных волков приглашаю в тепляк побаловаться чайком. С травками.

Ну, инструментальщика у монтажников, если ты знаешь, с таким расчетом и подбирают, чтобы он умел не только резаки считать. И тут так. Не помню случая, чтобы в нашем «офицерском собрании» не было бы когда на столе чистой скатерочки.

Первым делом, однако, попросили мы художника картину нам показать.

Поставил он ее на треногу на свою около двери, сам рядом, и вид у него такой, вроде он тут ни при чем, но все-таки, замечаю, волнуется: нет-нет да и возьмется за ус, пощиплет его легонько, подергает, как будто убедиться хочет, что он настоящий, а не приклеенный…

А я присмотрелся к картине, и стало на душе у меня как-то и хорошо, веришь, и непривычно… Понимаешь, какое дело. Когда шли мы в тепляк, собирался я ему всю эту историю рассказать до тонкости. Как увидал его месяц, полтора ли назад… Как первый раз потом сам пришел на работу с подарком своей благоверной и как потом за мной все ребята — с зонтами. Ну, и объяснить ему, выходит, откуда у него там и тут на картине эти самые разноцветные крапинки…