Гарий Немченко - Брат, найди брата

— Ну, а какое самое яркое ваше впечатление за эти последние сутки? — снова свойски-торжественным голосом спрашивает громко корреспондент. — За эти последние два дня?

— Это — пожалуйста! — рассудительно говорит старый монтажник. — Это вот, как наши шайбу самую первую засадили. Новенький наш…

— Михеев! — громко подсказал кто-то, и остальные одобрительно загудели.

— Михеев, да! — согласился Петр Игнатьич. — До сих пор душа праздник празднует!

И рука с микрофоном упала вниз — разве это надо миллионам радиослушателей, ну разве это?!

Рядом с площадкою надвига останавливались легковые машины, открывались дверцы, выбирались наружу те, кто уехал вчера в дом отдыха есть пельмени.

Растянувшейся во главе с Полосухиным цепочкой не очень уверенно шагали они к ставшей на новое место домне, когда перед ними показалась шедшая уже от нее другая группа — старый Веденин в этом странном окружении: кроме Ступина с Васильевым, кроме Белового, здесь были и Райх с его неизменным саквояжем, И Нина Павловна с Зоей, и маленький Максим.

Ступин с Васильевым поддерживали директора под руки, но теперь, увидев идущих им навстречу, Веденин приподнял голову, расправил плечи, и оба они невольно отпустили его, Веденин пошел один.

Не замечая Полосухина, остановился перед Перчаткиным, сказал сердечно:

— Поздравляю, Александр Максимыч!.. Красиво она стала. Как там и была — никуда ни на градус… поздравляю тебя, директор!

Потянулся к Перчаткину, чтобы обнять, и тот шагнул навстречу, бережно поддержал Веденина.

А вокруг них было это словно отторгавшее Полосухина, словно защищавшее Веденина кольцо из дорогих ему и близких людей, каждое движение которых — чтобы чуть ли не грудью заслонить Деда — словно освящали два давних его соратника: потомок интернационалистов-«аиковцев» Райх и этот уже тоже стареющий парткомовский секретарь Беловой…

— Все, ч т о д о л ж е н б ы л, — подчеркнуто сказал Веденин, — я министру написал… Нина Павловна отправит письмо. А это тебе — на память! — он достал из кармана бумагу, протянул Перчаткину. — Чтобы не расслаблялся… Чтобы помнил, с кем нам часто в одной упряжке тащить приходится. И кто… куда ее на самом-то деле тащит!..

Он слегка пошатнулся, и его опять взяли под руки.

— А теперь все. Сталь хочу посмотреть… один!

— Николай Фадеич, возьмите! — словно разрывая круг, бросился к нему Брагин. — Как сталевар сталевара, дайте я покажу!.. — и обернулся вдруг к Перчаткину: — Поймешь, Александр Максимыч?.. Не обидишься?

Тот приподнял слегка обе руки: какие, мол, дела!

И Брагин уже командовал сначала Ступину, потом Васильеву:

— Позвони в цех! Скажи, чтобы освободили грузовой лифт и опустили вниз!.. Заберу твой газик — «Волга» в лифт не войдет!

Еле сдерживающий себя Райх негромко, но непривычно жестко для него сказал Перчаткину:

— «Скорую помощь» к цеху! Срочно… И машину «реанимации».

У грузового лифта, внизу, в конверторном цехе, остановились несколько машин, и Брагин почти перенес Веденина из «Волги» в газик. Суетились вокруг и шоферы, и женщины с Райхом, и Беловой.

Открылись широкие двери лифта.

Шофер Васильева пошел к своему газику, но Брагин догнал его, вытащил почти из-за баранки, собрался было уже сесть сам, но в это время отчаянно закричал Максим:

— Деда, а я?!

И Брагин бросился к мальчику, взял на руки, прижал к себе и уже шагнул было к машине, но почему-то вдруг остановился, молча смотрел на Зою, пока она, дрогнув лицом, не подтолкнула его к газику.

Он осторожно усадил Максима на заднее сиденье. Через другую дверцу в машину деловито влез Райх, сел рядом с мальчиком.

Потихоньку въехал газик в лифт. Сомкнулись за ним двери.

А к лифту уже примчалась, уже затормозила, качнувшись, машина «скорой помощи». Послышалось завывание сирены, мелькнула неподалеку синяя мигалка «реанимации»…

Открываются двери лифта наверху, и газик выезжает на рабочую площадку конверторного цеха, туда, где пламя и гул. Медленно, как будто бы даже торжественно катит он мимо черных переплетений стальных ферм, мимо разогретых и огнем, и жаркой работой мощных агрегатов — одни из них величаво неподвижны, другие, не торопясь, как бы с достоинством, проплывают мимо. Брагин то сидит за баранкою, выпрямившись, а то вдруг хищно наклоняется к ней — уж он-то хорошо знает, какая их тут на каждом шагу подстерегает опасность…

Газик замирает недалеко от поигрывающей бликами гигантской «груши» конвертора. Громадный, под стать ей, совок с грохотом опрокидывает в жерло черную груду скрапа, и «груша» словно взрывается изнутри, вверх летят яркие ошметки огня, поднимаются длинные языки дымного пламени.

Как зачарованный смотрит на это зрелище Веденин, и по непрерывно меняющемуся выражению его лица понятно, что ради этого он сюда и приехал — ради этой и горькой, и радостной для него, ради самой последней встречи…

Словно под крыло птицы, спрятался под руку Райха Максим, во все глаза смотрит на это доселе не виданное им зрелище… А газик подкатывает к другой «груше» — она слегка наклонена, и из ее жерла пышет малиновый жар. В этом гуде и грохоте, в котором, кажется, даже вблизи невозможно хоть что-нибудь слышать, Брагин подает знак одному из сталеваров: наклонить «грушу» еще чуть-чуть. Тот нажимает кнопку на пульте, которая есть тут, внизу, и тысячетонная махина послушно клонится ниже, а сталевар — молодой, лет двадцати восьми парень — подходит к газику с той стороны, где сидит Веденин, сдержанно, с чувством собственного достоинства, понимающе улыбается ему и, может быть, неожиданно для себя самого снимает каску, но голову при этом приподнимает еще выше, встряхивает длинными кудрями и замирает с каской в руке, но Веденин, слегка улыбнувшись, тут же строжает глазами и приподнимает палец: мол, надень, не то это место, где можно стоять с непокрытой головой.

А Брагин жестом приказывает: свали конвертор еще чуть-чуть.

Сталевар уходит, кивнув, и снова клонится «груша» — сквозь дрожащее марево теперь уже совсем хорошо видно, как внутри нее клокочет розовато-белый, с синими язычками, жидкий металл.

И вдруг поднимает слабую руку Веденин: еще чуть-чуть!

И черная, с зияющим жерлом, туша конвертора покорно подается книзу… Человек ли кланяется огню? Огонь ли преклонился пред человеком?

А может, это только так кажется, что он давно покорился нам, а на самом-то деле он беспрестанно сжигает и сжигает нас… вот сейчас догорает и еще один. Догорает Веденин. Догорает Дед.

Но догорают ведь только те, кто вообще обладал этой способностью — гореть.

Газик снова трогается к жерлу и тут же замирает. Трогается и замирает опять. Теперь он так близко от огня, что, торопливо пробегавший по своим делам пожилой сталевар посчитал нужным дать круг, чтобы жестами предупредить водителя: понятно, мол, ты отчаянный парень, раз неизвестно зачем сюда заехал, но, смотри, мотор так и пыхнет, от машины ничего не останется!