Гарий Немченко - Брат, найди брата

Бабушка подбивала подушку у него в головах, повыше подтягивала щекотавший подбородок край лохматого тулупа и, видя, куда слипающимися глазами вглядывается Никита, тихонечко, чтобы не отпугнуть сон, нашептывала:

— Опять господь старый месяц на звезды искрошил — вон стало еще больше! Веку-то белому свету, веку!

Потом была гроза.

Но на этом заканчивался хороший сон. Дальше начинался другой — горький.

Страшный не только для Никиты — для всех Веденеевых.

О том, что самые сильные грозы бывают в кубанском Предгорье, знает, наверно, каждый. Недаром же по всему Отрадненскому району стоят на холмах противоградовые пушки с длиннющими стволами. Что тут начинается, когда покажется сизая грозовая тучка!.. Одна за другой торопливо захлопают зенитки, станут отгонять тучку от полей, а она идет напролом, мечет на землю такие молнищи, что закрой глаза, и все равно в них будет светло, а грохот стоит — куда там пушкам — самое настоящее сражение, да и только! И продолжается оно до тех пор, пока зенитчики не разворотят тучке черное ее брюхо и она, не успев ударить градом, прольется на поля обильным дождем.

Сколько таких сражений видел Никита, когда гроза заставала их с отцом в катавалах возле отары. И всегда они заканчивались победой зенитчиков. Но в этот раз верхушку взяла гроза — отыгралась за все.

Потом уже рассказывали, будто в тот день у зенитчиков испортилась рация, и они не получили предупреждения, а туча с гор надвигалась тогда такая, что ее надо было встречать ой-ой как. Другие говорили: неправда, все не так, рация работала себе, как всегда, просто день стоял очень жаркий, пушкарям захотелось пива, и они сели в машину, поехали в Отрадную и спохватились только тогда, когда град замолотил по ларьку. Так, нет ли, Никита точно не знал, его тогда не было в станице — на школьном автобусе вместе с другими ребятами на несколько дней в Домбай ездил. Но когда мальчишки вернулись, то сразу поняли, что тут без них произошло.

Сады остались без единого яблочка, шифер и черепица везде побиты, высажены стекла на всех верандах, и стенки с западной стороны на каждом доме так поколупаны, словно их специально обдирали мастерком, перед тем как пошпаровать — заделать трещины.

А что творилось в степи! Крыша на фермах сквозила, как решето, подсолнухи стояли без шляпок, а в лесополосах не только не осталось листвы — стволы деревьев были ободраны от земли до макушки. Оно и немудрено, если одна только градина, которую подобрал на поле пшеницы и привез в продуктовый магазин, чтобы ее там взвесили, шофер дядя Вася Тюрин, потянула на кило триста! А ведь в теплой кабинке грузовика, пока ехали от колхоза «Ясный путь» почти до самого центра, она еще чуть подтаяла!

По телевизору Москва, правда, говорила, что самая крупная градина весила тогда всего девятьсот граммов. Но зато в газетах, наверно, правильно потом написали, что Новороссийский шиферный завод целый месяц работал лишь на пострадавший от сил стихии Отрадненский район, — вот какая это была гроза.

Никиткиного отца она врасплох не застала. Про него ведь, как раньше, на каждом собрании: потомственный чабан. Потому что испокон веку чабановали: и дедушка Никиты, и его прадед, и тот самый прапрадед, Никита Пантелеевич. И потому у отца душа чувствовала.

С самого утра, еще не начинало парить, погнал он свою отару поближе к Волчьим воротам. Есть там одна такая скала, которая, будто громадный козырек, нависла над бережком небольшого родничка. И как только к вечеру загромыхало и показался из-за гор край черной, как уголь, тучи, отец загнал баранов под этот козырек, велел собакам сторожить их, а сам в седло и галопом к своим соседям-пастухам: там были молодые, только из армии, ребята и один помогавший им, вроде Никиты, школьник.

Когда отец к ним прискакал, град стегал уже вовсю, одного пастуха здорово ушибло, и отец спрятал маленького мальчишку под брюхом у Красавчика, а взрослым ребятам приказал взять за ноги по овечке накрыть себе ими голову да спину. Так они все грозу и переждали. В отаре у этих ребят убило несколько молодых ягнаков, зато сами остались целые, а за них-то больше всего отец и боялся.

Отцовы бараны даже шубу не намочили, хотя нигде так град не колотил, как у Волчьих ворот. Зато сам он, пока помогал соседям, конечно, уморился. Уже под утро пригнал он свою отару на кош и тут же как убитый уснул — думал, разбудят сменщики. Но разбудил его сильный собачий лай.

Отец выскочил на баз и увидел, что горцы в бурках выгоняют из загородки его овец. Он кинулся обратно в чабарню, схватил ружье и жахнул из обоих стволов над головами горцев. Они попадали на землю, а отец перезарядил ружье, подошел к ним поближе и тут-то увидел, что они не одни, с ними заведующий отделением Пархитька.

Пархитька с перепугу стал кричать, что у отца не хватает шариков, что он проспал все на свете — в колхозе с самого раннего утра работает комиссия по убыткам от града, председателю уже удалось убедить всех, что веденеевская отара почти целиком погибла, потому остаток овец в порядке взаимопомощи он распорядился отдать горцам.

Отец сказал: чепуха, на его овечках нет ни царапинки, а если председатель такой щедрый и лучшую отару взаправду решил подарить чужому дяде, то пусть приедет на кош и сам скажет.

«Да пойми ты, дурья твоя башка! — ругался Пархитька. — Чем больше в колхозе убытку от града, тем больше денег получит он по страховке. А отара — куда она денется?.. Сегодня мы горцев барашками выручим, завтра — они нас».

Но отец взвел курки и сказал, чтобы все убирались с его коша.

И Пархитьке ничего на оставалось, как сесть в свою бедарку и уехать за председателем. Горцы же отошли к ближним кустикам, расстелили под ними свои бурки, подоставали из сумок сушеный овечий, сыр и стали ждать, когда отец отдаст им отару.

Целый день на кошару никто не приходил. Напарник отца, дядя Серафим, еще до этого уехал на два дня в Армавир, а сменщиков с самого утра Пархитька нарочно послал по другим делам.

Только к вечеру к отцу прибежала мама. Кто-то из соседей сказал бабушке, что на коше у отца была стрельба и он убил двух горцев, а самого его сильно ранили. Бабушка как стояла, так посреди двора и упала, и ее отвезли с сердцем в больницу.

Отец показал матери на горцев, которые спокойно сидели на бурках под кустиками и опять жевали свой сыр, и сказал, что все это чепуха. Пусть-ка мама берет лошадь, спокойно себе едет обратно да хорошенько там присмотрит за бабушкой, а у него все нормально, только кое-какие мелочи, но вот-вот должен приехать председатель, и они разберутся.

Вечером на дороге к кошаре показалась председателева «Волга», и отец обрадовался, но председателя колхоза Воронкина в ней не было — приехал только его шофер Карповец, бывший одноклассник отца. Из багажника он достал портфель с водкой, и они сели в чабарне за стол и просидели чуть не до рассвета, а на заре, когда отец наконец уснул, Карповец забрал из рук у него ружье, вынул патроны, а с волкодавами он ладить умел, собаки почему-то его боялись. И горцы снова вошли в загородку, открыли ворота и угнали всех овец до единой.