Гарий Немченко - Брат, найди брата

— Слышь, Андреич? Ленька мой сейчас из центра прибежал, говорит, свеженького только что привезли! — дядя Гриша приподнял над калиткой в несколько раз сложенную газетку. — А у меня как раз две таранки…

«Ишь ты, — подумал невольно Никита, — такая шея, а он туда же! Неужели папка пойдет?» Но тот только вздохнул:

— Не могу, Гриша.

— А я и Серегу Матвеева позвал, вон он бежит следом… Говорю ему, захватим с собой Андреича…

Отец вздохнул и даже языком прицокнул:

— И правда не могу.

— Дело у нас, — как можно строже сказал Никита.

— Хо! — засмеялся дядя Гриша. — А то у нас безделье? Серега вон Матвеев третий день никак шибку в окно не может вставить, попростужались все, а я вон только что сарай раскрыл, накрыть бы срочно, а вдруг дождь?

— Так, может, сперва вернешься, накроешь? — отчего-то повеселел отец.

— Ну, змей! — и дядя Гриша погрозил ему завернутой в газетку таранкой.

Над забором поплыла вихрастая голова другого соседа Веденеевых — Сереги Матвеева. Он шел слегка наклонясь вперед, вертел перед собой раскрытой ладонью. Остановился рядом с дядей Гришею, объяснил:

— Прикидываю, сколько надо на одну шибку гвоздиков.

— Килограмма два, — усмехнулся Никиткин отец.

Но Серега Матвеев не улыбнулся в ответ, только спросил:

— Ну, дак ты готов? Кого ждем?

— Я вон уже сказал Грише, не могу я.

И в это время Серега Матвеев увидел в руках у Никиты футбольный мяч.

— Чего это у тебя, а, Никита? Где взял?

В голосе у Никиты послышался вызов:

— Папка купил, а что?

— Дак ничего, правильно, обмыть надо, а то сразу лопнет. Давай, Андреич, давай!

Обмыть, ишь ты! Где он, Серега Матвеев, пропадал, когда отец стоял около чабарни с двустволкой в руке? Должен был прийти сменить отца, но он Пархитьку послушался, пошел по другим делам, а отца с овечками бросил, зато теперь каждый раз цепляется: «Пойдем, Андреич, по маленькой!» Напьется и станет говорить, что все они перед отцом виноваты: «К-козлы мы, Андреевич, к-козлы!» А чего теперь в пустой след говорить? Только расстраивать человека.

Но отец уже, видно, раскусил Серегу Матвеева — с другими выпить пойдет, а с ним не очень-то. Или нынче не вытерпит?

Когда они наконец ушли, Никита провел по лбу ладонью, далее бедный, вспотел, пока они с отцом их спровадили.

А издалека донеслось:

— Надумаешь, Андреич, дак догоняй!

Надо, какие приставучие!

Отец снова положил руку Никите на плечо.

— Ладно, — сказал. — Хоть ты и именинник, давай-ка, слушай, начистим с тобой картошки. — И Никита по голосу понял, что тот снова улыбается и один ус, который сейчас выше другого, опять весело подрагивает. — А потом солений из погреба достанем. Чтобы не возиться, когда придет дядя Ваня.

— А он придет? — обрадовался Никита.

— Тебе лучше знать. Твой крестный, а не мой.

— Но он же твой друг?

И по тому, как отец промолчал, Никита понял, что ус, который подпрыгивал, у него опустился. Снова они, конечно, будут с дядь Ваней спорить…

Дядя Ваня Корягин пришел, когда уже начало темнеть. Дверь веранды, чтобы не копился чад от примуса, была у них приоткрыта, и он еще от калитки крикнул:

— Чи можно к этому дому?

Никита с мамой заспешили на крыльцо, и тут мама осталась стоять на верхней ступеньке, а он побежал встречать крестного. Дружок подоспел раньше Никиты, начал около дяди Вани подпрыгивать, и тот, улыбаясь, громко сказал:

— Собака, не тронь пастуха, он сам — собака. Так, Никита?

Дядя Ваня давно уже был глуховат, а в последнее время стал слышать совсем плохо, поэтому Никита прокричал:

— Не знаю!

— Как это? — удивился крестный. — Сам пастух и не знаешь?

Отец сперва замешкался в комнате, но теперь тоже стоял на крыльце:

— Проходи, Игнатьевич, проходи!

На веранде дядя Ваня поставил у порога черную дерматиновую сумку, осторожно положил на полку над вешалкой серую новенькую шляпу и стал стаскивать такой же новенький, с шелковой подкладкою, серый плащ. Никита бросился помогать крестному, но как ты ему поможешь, если ростом он ничуть не ниже Никиткиного отца, а кажется даже выше, потому что он — худерьба или, как он сам говорит про себя, «одни мослы». Под плащом у дяди Вани был лучший его темно-синий костюм, белая рубаха с галстуком в горошек, для полного парада только орденов не хватало — там, где обычно они висели, виднелись дырочки.

Голос у отца стал насмешливый:

— Ты чего это причеченился? Или ходил в станице куда?

— А куда? — громко переспросил дядя Ваня. — До крестника собрался… Так-то оно мне многие: кум!.. Кум! А настоящий крестник один — Никита наш!

Эту историю Никита знал очень хорошо: как лет двенадцать или тринадцать назад дядя Ваня Корягин сильно заболел, куда только к докторам не ездил, но они ему так и не помогли, помогла в конце концов бабушка Таня — вылечила его своими травами. Он, когда стал на ноги, пришел к ней: чем тебя, Татьяна Алексеевна, отблагодарить? А в это время как раз родился Никита, и бабушка попросила дядю Ваню пойти крестным отцом к ее внучку. Дядя Ваня, который ни до этого, ни после в церковь ни ногой, в тот раз отстоял всю службу, или как она там, а после они пришли с бабушкой домой и только тут папе с мамой рассказали, что Никита у них теперь — крещеный. И папа с мамой не стали ворчать, потому что любили и бабушку, и дядю Ваню Корягина.

Была у Никиты еще и крестная, но она про него давно забыла, а вот дядя Ваня помнит всегда и каждый раз в день рождения обязательно придет Никиту поздравить.

— Это, Вера, тебе, — говорил он теперь, отдавая маме повязанную сверху марлечкой литровую банку с коровьим маслом. — Даша моя передала, чтобы попробовали нашего, хуторского.

Потом достал из сумки четвертинку:

— Это, Михаил, нам, если Вера твоя не против… А это — крестнику, а ну-ка, бери сам, разворачивай!

И протянул Никите перетянутый шпагатом тугой сверток.

Все замерли, конечно, вокруг Никиты. Дядя Ваня и тот вытянул шею, будто и сам не знал, что там, под плотной, похрустывающей бумагой.

А там была красная нейлоновая куртка с капюшоном на шнурках и со множеством карманов, даже на рукаве был карман!

— Дядя Ва-аня! — только и сказал Никита, приподнимая перед собой за плечи красную куртку.

— К зеркалу давай, что же ты?

Пока они все вошли в комнату, Никита на ходу надел куртку, а там мама открыла дверцу шкафа, и на него глянул готовый улыбнуться худенький большеглазый мальчишка с темным ежиком и ушами торчком… А что за куртка была на нем! Как будто он знаменитый гонщик или какой-нибудь чемпион.

Никита слегка повернул голову, чтобы стало видно темно-коричневое, с пятак величиною, родимое пятно на левой щеке под ухом. С ним чемпиону больше идет, с этим пятном, или все-таки без него?