Шабданбай Абдыраманов - Белый свет

— Тебя проводить? — сказав это, Алтынбек понял, насколько нелепо его предложение, и, напустив на себя надменность, он отступил в тень и исчез так же неожиданно, как и появился.

Маматай остановился, закурил, но ничего спрашивать у Бабюшай не стал. А тут и она протянула ему руку.

— До завтра, — и исчезла в своем подъезде, не оглянувшись, не помахав рукой.

…Бабюшай долго не могла уснуть. Впечатления дня наплывали одно за другим, будили мысли и воспоминания… Ей хотелось вспомнить что-нибудь важное и значительное. Но ничего такого, по мнению Бабюшай, в жизни ее не было и не могло быть. После восьмилетки, по совету отца, она закончила профтехучилище при комбинате и стала работать ткачихой. Вот и вся автобиография… Разве что знакомство с Алтынбеком!.. Что тут сказать, Бабюшай льстило внимание молодого и красивого инженера. Кто она такая… простая ткачиха, да к тому же совсем девчонка, и щеки у нее круглые, румяные, детские… А вот выбрал он ее, значит, понравилась… Бабюшай и не заметила, как влюбилась по уши, вспыхивала горным тюльпаном при его появлении в цехе Она была уверена, что Алтынбек — ее суженый, единственный и неотвратимый, на всю жизнь…

Девушка вспомнила вечер в ресторане, их первый вечер вместе, свое упоение танцами и гордость, потому что — она это отчетливо сознавала — все присутствующие восхищенными глазами следили за Алтынбеком и, конечно, завидовали ей, Бабюшай… И тут девушку обдало жгучим жаром стыда, ведь она полностью вдруг осознала, что, позови ее тогда Алтынбек, ушла бы за ним без оглядки на край света, не заботясь ни о чем и не жалея…

Но Алтынбек не позвал… У него были свои планы, о которых вскоре узнал весь комбинат, а последней — Бабюшай: Саяков встречался с сестрой главного инженера комбината, Бурмой Черикпаевой, инженером отделочного цеха.

«Дерево по себе надо рубить…» — увидев горючие слезы, закипавшие на глазах Бабюшай, то ли ей, то ли просто так сказала мудрая Насипа Каримовна, обняла по-матерински, мол, ничего, переболит, молодая, дождешься своего, единственного, того, что не рядится в павлиньи перья…

Бабюшай удовлетворенно улыбнулась, вспомнив, как Алтынбек после того, как сел на место Черикпаева, и перевода Бурмы в Ташкент, возобновил свои ухаживания, давая понять ей, Бабюшай: дело у него — делом, а любовь — любовью, и здесь он не потерпит никакой путаницы. Этому красавчику, расчетливому и удачливому, в голову не приходило, что кто-то может относиться к любви иначе, чем он.

Все-таки любил он ее, а не Бурму… На душе у Бабюшай полегчало. Девушка снова весенней птахой-певуньей порхала от станка к станку… Разве что внимательные рассмотрели: глаза у Бабюшай стали большими, с чуть заметной печалинкой…

Вспоминала в ту ночь Бабюшай и неожиданный телефонный звонок Алтынбека из Москвы, где он проходил стажировку на столичном предприятии. Голос его звучал непривычно тоскливо, зазывно: «Бабюшай, только ты одна должна стать моей женой, приезжай, Бабюшай…» Значит, не понял Алтынбек, что к прошлому возврата нет. Особенно обидной показалась девушке уверенность Саякова в ее постоянной готовности броситься к нему по первому зову. А в трубке монотонно и отчаянно звучало: «Букен… Букен… Букен…» Она решительно нажала на рычаг и вышла из переговорной кабины.

И вот теперь Маматай…

Девушка улыбнулась, вспомнив, каким неуклюжим и обидчивым пришел он в цех, терялся и краснел в присутствии старших, даже Алтынбека, уверенного, снисходительного, играющего в демократичность. А как рассердился Маматай, когда она в шутку назвала его деревенщиной: барсуком кинулся к выходу, у самой двери угрюмо оглянулся, хлопнул дверью. «Беги-беги, — подумала она тогда, — барсук, настоящий барсук!» И совсем не заметила Бабюшай его отсутствия в годы учебы в Ташкенте.

Надо же было так измениться парню за какие-нибудь пять-шесть лет! Может быть, в первый раз тогда Бабюшай посмотрела на него с интересом, даже с каким-то затаенным чувством нежности: похудел, черты лица четкие, а глаза задумчивые, детские, добрые…

Возвращение Маматая на комбинат совпало как раз с тем злосчастным звонком Саякова из Москвы. Бабюшай не жалела об окончательном разрыве с Алтынбеком: теперь все тяжелое позади, она свободна и спокойна… Наблюдая издали за Маматаем, девушка помимо воли думала: «Неужели судьба?..» Нет, наученная горьким опытом, в судьбу она больше не верила. Только почему нет-нет да и вспоминала она этого широкоплечего крепыша с открытым простодушным лицом?.. Почему вдруг согласилась пойти с ним в кино? «Видно, захотелось тебе спокойной жизни, Бабюшай, покладистого мужа! А то, что Каипов — теленок, и ребенку ясно», — ни с того ни с сего рассердилась девушка. Брови у нее хмурились, а на сердце было тепло и радостно. Бабюшай вспомнила уверенное крепкое пожатие рабочей руки и взгляд, не умеющий скрыть восхищение ею, одновременно горячий и робкий… «Не знаю, как с любовью, но друзьями мы станем наверняка», — твердо решила Бабюшай. Так и уснула она с нежной улыбкой на полуоткрытых губах.

Травы в нынешнюю весну взошли спорые, густые. Под частыми дождями отливали они изморосной синевой, дивным изумрудным мхом выстлали взгорья и долины — и вот уже отбелились на солнце, вспыхнули ярым огнем тюльпанов…

Горный ветер принес запахи цветущей земли в город. Весна пьянила. В сердцах горожан ожила, не давала покоя извечная тоска по дальним дорогам… И в первый же выходной день горожане устремились на природу: ехали молодежными компаниями и семьями, туристскими группами и заводскими коллективами, ехали школьники, студенты, пенсионеры — на велосипедах, мотоциклах, в машинах и автобусах, с детскими колясками, рюкзаками и авоськами, нагруженные книгами и журналами, теннисными ракетками и волейбольными мячами.

Когда Маматай вышел из общежития, прихватив сверток с бутербродами, все места в комбинатовском автобусе были заняты. Он остановился в проходе, встреченный забористыми шутками парней, и тут услышал звонкий голосок Бабюшай:

— Иди сюда.

Счастливый и удивленный, парень протиснулся к задним сиденьям. А Бабюшай подняла свою корзиночку с дорожными припасами, не скрывая, что место держала специально для него, глядела в глаза Маматаю спокойно и уверенно.

— Садитесь скорее, дорога не близкая, — сказала и отодвинулась к окну, похлопав маленькой, легкой ладошкой по соседнему сиденью.

Маматай осторожно опустился и все же невольно коснулся упругого, горячего бедра: вдруг перехватило дыхание, ударило в виски, учащенно забилось сердце. «Что это со мной? Любовь? — смятенно пронеслось у Маматая в голове. — Но ведь это совсем не похоже на то, что было у нас с Даригюль!..»