Юрий Мушкетик - Сердце и камень

После разговора с Федором Олекса постеснялся снова нести в клуб барабан и поехал на телеге. Кстати ему нужно было еще побывать на далеком кукурузном поле. Барабан он прикрыл сверху травой и уселся на него сам. Маленькая чалая кобылка протопала по дороге вниз и, минуя сельсовет, лавку, свернула по привычке к колхозным воротам, никакого внимания не обращая на его тпруканье. Олекса вскочил на колени, обеими руками потянул на себя правую вожжу, а кобылка даже и ухом не повела.

— Правь, агроном, правь! — захохотали мужики возле лавки. — А ты ее за хвост!

Кобылка втащила его с телегой прямо в конюшню. И только тут Олекса докопался до причины ее непослушания: вожжи-то были привязаны не к уздечке, а к гужам. Кто же это перевязал их?.. И сразу в памяти всплыли хитрые глаза Яринки. Веселые, озорные огоньки танцевали в них. Ему еще тогда показалось подозрительным: чего это она все копошилась возле его телеги? Но потом подумал, что это, наверно, она дергает козлятам сено. Вот как отплатила она ему за траву! Только уж слишком жестоко. Вон как хохотали над ним мужики! Они рады всякого поднять на смех.

Олекса почему-то больше всего обидетея именно на них, а не на Яринку. Но и ей он этого не простит...

И не эта ли мысль повела его на следующий день по протоптанным в камышах тропинкам на пастбище? Он собирался пересечь пастбище, выйти в лес и дальше на кукурузное поле, которое он вчера не успел осмотреть. Ему необходимо было определить участки, где початки лучше, чтобы собрать их, пока хорошая погода. Этим зерном они посеют на будущий год. А остальная масса может простоять и до осени, пока колхозники не справятся со всеми летними работами. Кукуруза — это корм и лакомство колхозного скота. Даже самые заядлые скептики уже не косят зло глаз на кукурузное поле. Но зато Олексе довелось столкнуться с чрезмерными ее поклонниками. В колхозе чуть не пятьдесят процентов площади под кукурузой. Как же думают проводить севооборот?

Олекса взобрался на старую вышку, приложил к глазам бинокль. Бинокль — подарок отца с войны. Олекса бросил в чемодан, когда ехал в Новую Греблю. Ветряки на горизонте и облачка. Улечься бы вот на том пушистом облачке и нестись с ним, и мечтать, мечтать!.. А вон, кажется, и Яринкины телята.

В круглых стеклышках качалась длинная ветка вербы, которую заплетала девушка с распущенными косами, в тяжелом венке из белых водяных лилий.

Вот она вскинула кверху руки, бросилась с высокого берега в воду, и крутая волна закачала на своем гребне чистые, белые лилии.

Олекса спрыгнул с вышки и пошел по тропинке к реке. Он и сам не знал, зачем идет. Он так задумался, что даже напугался, когда впереди вдруг затрещали камыши, и из них вылупились огромные удивленные глаза. Да это же бычок! А сбоку — Яринка.

— Ой, волк!.. — сверкнула она двумя рядами росинок-зубов, обожгла лукавым взглядом, хлестнув бычка лозиной.

Тот коротко промычал и, пригнув голову, понесся по краю тропинки мимо Олексы, свалив его в камыши. Олекса лежал между кочек, а мимо него мчались по тропке испуганные телята, будто он в самом деле подстерегал их. Может, они услышали предостережение в Яринкином голосе?

А над камышами катился к Удаю звонкий девичий смех. И Олекса еще долго ловил его. «Кто она, — думал он, шагая по тропинке, — Лорелей, Олеся?» Но те волшебные и таинственные. В их глазах — неземная тоска, ожидание чего-то неизвестного. А у Яринки ни крошки легенды или хмурых чар. Из ее глаз плещутся смех и радость. Он знает: Яринка любит острое, меткое слово, быстрый, до головокружения танец. Но есть в ней и нечто такое, чего нет даже в нем, нет в Оксане. Это жажда жизни, сила. Такие, как она, цепкие в учебе, в работе. Олекса, сам не зная почему, в мыслях часто сравнивает Яринку со своим институтским другом Леонидом. Когда-то давно Олекса приписывал такую цепкость крестьянскому происхождению Леонида. Ему казалось, что у сельских пареньков энергия не растрачена на кино, на всякие развлечения. Они больше живут книгами и, так как книг у них меньше, крепче врастают в них. Знают они меньше, а хотят знать больше, отсюда у них и усердие в работе, упорство. Впоследствии Леонид немного примелькался Олексе, и он больше не докапывался до причин упорства и жажды знаний товарища. А вот теперь Яринка. Не прав ли он был и тогда?

Когда Олекса затемно возвращался в село, за греблей его ждала Оксана. Обнявшись, они шли вдоль берега туда, где около Оксаниного огорода синеют на фоне неба три тополя. Шли молча.

— Оксана, давай распишемся, — вдруг остановился под кустом калины Олекса.

— Ой! — проронила она тихо.

Она и обрадовалась и почему-то испугалась. Разве же она не думала об этом? Разве не ждала? Только почему так внезапно?.. И так просто... Как будто он не пожениться, а сходить в кино предлагает.

— Вот уберем хлеб, Олексочка, и тогда... Да и наши пусть привыкнут, а то скажут: «Так сразу». Только что познакомились...

Осенью, после Октябрьских праздников, Оксана поедет в город, закажет фату. Договорятся с клубными музыкантами, фотографом из города. Ей хочется говорить и говорить о будущем. Но Олекса устало расправляет плечи, смотрит на часы.

— Устал я. А завтра еще хочу пробу на конные соревнования сделать. Чтоб на Октябрьские — как следует...

Они прощаются в конце огорода и порознь идут тропками. Оксана не привыкла ходить одна — всегда с Яринкой, — и теперь в ее сердце вдруг закрадывается страх. Не каждый городской человек знает, что такое страх ночи. Давно уже захлебнулся «тот, что в камышах сидит», давно не ходят по селу ведьмы с подойниками; фыркая и чихая от крепкого торфяного дыма, поудирали домовые из труб, но ночь и доныне вселяет в Оксану страх. И ей показалось, будто она сняла с плеч большую тяжесть, когда прыгнула на кровать к Яринке. Над головой у Яринки — веселый каганчик, на подушках разложены учебники. Оксане хочется шепнуть Яринке в ухо жаркую, обжигающую новость, но сестричка так серьезно оттопырила верхнюю губку, что Оксана не решается. Ладно, потом! Она вздыхает и берет в руки книжку.

Ну и скука же эти книжки! И пока тучей нагрянут экзамены, сто раз успеешь все забыть. В этом году Оксана не послала свой аттестат. Отсоветовал ей дядя, Павло Степанович. «Прогоришь — провалишься, Оксана. А здесь ты возле рекорда стоишь. Нажми еще немного — и установи рекорд. Тогда, хоть и на тройки сдашь, двери перед тобой настежь откроются. А рекорда мы тебе все поможем добиться. Я, Рева...»

Эх, если бы помогли! Сейчас у нее надои уже высшие в районе. И все же до рекорда еще далековато. Но не за горами осень. Ботву, кукурузу будут возить с поля...

— Яринка, может, хватит на сегодня?

— Ты ж ничего еще не выучила. До десяти камыш на берегу топтала...