Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Заклеив конверт, надела плащ, накинула клеенчатую косынку, обула резиновые сапоги. В комнату вошла Галина.

— Куда это ты? — спросила она.

Сима хотела не отвечать, но Галя, подойдя к зеркалу, повторила вопрос и, ожидая ответ, стала подкрашивать черным карандашом ресницы.

— На почту, письмо отнесу, — ответила Сима.

— А-а, — безразлично протянула Галя, острым влажным языком притрагиваясь к сердечку карандаша. Она хотела еще что-то сказать, но Сима уже закрыла дверь.

Через неделю она получила телеграмму. Телеграмма от Петра Колышева была настолько неожиданна, что Сима растерялась. Текст телеграммы был обычным: число, номер поезда и вагона. Растерянность появилась от последней строчки. «Целую, твой Петр».

— Сим, тебе партизанкой быть с таким характером. Словом лишним не обмолвишься. Надо же, у нее есть «свой Петр», а об этом никто не знает! — Галя прищурила очи и повысила голос. — Вот это подруга! Не то, что мы, не успеет нас кто-нибудь проводить, мы уже всему общежитию разболтаем... Ну и Сима!..

Сима, краснея до корней волос, попыталась объяснить кое-что подругам, но Галина перебивала ее после каждого слова.

Поезд приходил утром. Сима работала в первую смену, Галина вспомнила об этом и вызвалась отработать за Симу.

— По такому случаю отбарабаню две смены, а ты, Симка, после моей свадьбы три смены будешь вкалывать! Встречай своего Петра да помни об этом. — Слушая Галину, девчата оживились и тоже начали подшучивать. В девятой комнате царил смех.

Сима очнулась от своих дум. Ближе к городу почти на каждой остановке пассажиров прибавлялось. К Симе подошел высокий, почти под самый потолок салона, рыжебородый парень:

— Подвинулись бы, уступили дедушке место, — поглаживая бороду, сказал он.

Сима подалась к окну, освобождая место.

— Я вот смотрю на вас и думаю, где-то мы встречались. Но где? — чувствовалось, что бородатый непрочь побалагурить.

— В цирке, — ответила Сима.

— А-а, да-да-да, помню. Вы появились во втором отделении в клетке, с вами был лев и два тигра. Вы щелкали бичом и все время поправляли маузер, съезжавший на это место, — парень показал рукой ниже спины. — Вы укротительница и смотрели тогда на льва, как сейчас на меня... Он ведь тоже был бородатый.

Сима улыбнулась.

— Все правильно.

— В таком случае, пора нам познакомиться.

— Мы ведь знакомы. Вы лев, я укротительница.

— А ведь правда, я Лев. Лев Николаевич, только не называйте Толстым...

В салон вошла женщина с ребенком, и бородатый Лев уступил ей место, потому что женщина и ребенок уставились на него.

— А вы знаете, приметным не сладко живется... — стоя попытался он продолжить разговор, но ребенок, испуганно тараща на него глаза, стал хныкать.

— Что ты, крошка, не узнаешь! Я твой дедушка!..

Ребенок заревел, и бородатый поспешно отодвинулся.

В зале вокзала народу было мало. Перед цилиндрической, обитой черной жестью плитой, поглядывая на веселый огонек, который выпрыгивал из-под заслонки, сидели старушки. Они вполголоса разговаривали.

— Ой, молчи, девка, — шамкала старушка, одетая во все черное, — и ноне снегу нетути. Быть опять без хлебушка.

— Да ну, государство даст, — отмахивалась бабка в длиннополой шубе.

— Что ты буровишь, девка, оно и государство не настачится, коль зимы такие пойдут. А они пойдут такие, слышь, что научные люди баять — ракетами все небушко продырявили, а в те дырки, как в трубу, вся атмосфера утекает. Откуда же быть снегу?..

Бабка в длиннополой шубе присмирела, задумалась, доводы собеседницы озадачили ее.

Сима прошла мимо старух и, купив в киоске газету, села в самом углу, рядом с окном. До прихода ее поезда оставалось меньше часа. Сима достала телепрограмму, посмотрела еще раз на время прибытия поезда, потом купила журнал с цветными фотографиями и принялась их рассматривать.

Вскоре диктор объявил о прибытии поезда. Она вышла на безлюдный перрон. Двое железнодорожников стояли у края платформы, один снимал с тележки мешки и ящики, другой, в фуражке с красным околышем, показывал, в каком порядке должен лежать груз.

Показался поезд, он приближался к вокзалу с такой скоростью, как будто не думал останавливаться.

«А может быть, он пройдет мимо не останавливаясь... может быть, в третьем вагоне нет никакого Петра Колышева?..» — Сима зябко передернула плечами, подумала, что Петр мог пошутить с телеграммой. С какой бы стати ему писать: «Целую, твой Петр»?

Резко заскрипели тормоза, застучали буферами вагоны, и поезд остановился. Из вагонов высыпали люди, среди них много было военных. Одни мчались к вокзалу, другие, притопывая сапогами, крякали от холода, торопливо закуривали. Сима всматривалась в солдат, Колышева среди них не было.

Наконец паровоз предупредительно просигналил, неторопко тронулся. Солдаты и пассажиры стали вскакивать на подножки. Перрон опустел, Сима побрела к вокзалу. В дверях она столкнулась с парнем в меховой шапке и куртке, парень, уступив дорогу, вдруг взял ее за локоть:

— Сим, ты, что ли?

— Ой, Петь... — остолбенела Сима. — Какой-то чужой стал...

— Сима, руби канаты! — выкрикнул странную фразу Колышев и, крепко обхватив ее, поцеловал в щеку. От него пахло вином, табачным дымом, меховой воротник куртки сохранил запахи общего вагона. Потершись колючим подбородком о ее щеку, неумело ткнувшись в край теплых девичьих губ, Петр разомкнул объятия.

— Ну, ты стала... не узнать...

— Да и я тебя не узнала. Все смотрела на солдат...

— Так это ж я перед дембелем прибарахлился. Батя деньжат подкинул, а у нас там этого добра хватает. Хорошая куртка, а? — Колышев говорил, восторженно осматривая рукава куртки, он даже хотел раздеться; чтобы показать внутренний мех.

— Хорошая! — упредила его Сима. — Очень тебе к лицу.

Петр распахнулся.

— Ну, так куда теперь мы? — сдвинул набекрень шапку.

— Поедем к нам...— неуверенно пригласила Сима.

— Знаешь, солдат приучен к режиму, время обеденное. Ресторан у вас тут имеется?

— В городе, в центре.

— Ну, так руби канаты, Сим! Поехали в город.

— А здесь недалеко, пешком можно. — Сима поправила платок, виновато опустила глаза. — Петь, я никак не пойму твоего выражения «руби канаты».

— Это поговорка такая, понимаешь. Слово-паразит, у нас к этой фразе многие привыкли. Я и не замечаю.

По прохожей части асфальта шел дюжий человек и из большого ведра посевал горстями желтый песок, он осанисто держал голову, не обращая внимания на прохожих.

— Истукан какой-то, — заметил Петр. — Эдак и в глаза швырнет.

— А ты посторонись, он же работает. — Сима с почтением обошла дюжего человека. Колышев, хмыкнув, последовал за ней.

В ресторане вместе с одеждой сдали в раздевалку небольшой, сверкающий никелированными углами и застежками чемодан, причесались перед пожелтевшим зеркалом.