Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

Вскоре с чайником в руках появилась Тамара.

— Ой, девочки, как хорошо, что вы пришли, а то я чуть было не уехала без вас... Садитесь с нами чай пить, — Она выглядела разбитной и разговорчивой.

— Присаживайтесь, девчата, — басом пригласил усатый мужчина. — А то нам чаи некогда распивать, надо ехать, Расстояние большое, почитай верст двести будет, а на дворе скоро смеркнется. — Он заметно окал и все время посматривал на свою жену.

— Федины родители, — представила их Тамара.

— Вы чаевничайте, не обращайте на нас внимания. Нам спешить некуда, мы дома, — ответила на приглашение Сима.

На этом и порешили. Девчата занялись своими делами, а родители Феди, Тамара и он сам пили чай, вполголоса разговаривая:

— Ты, дочка, не переживай, у нас хорошо, у нас полный достаток, — басил Федин отец в тот момент, когда Тамара наливала ему очередную чашку чая. — Ты, дочка, будешь довольна, родителев твоих мы затребуем на свадьбу.

Слово «дочка» Федин отец произносил мягко, и получалось у него очень ласково.

— Никак они Тамарку увозят? — шепотом сказала Галя.

Усатый услышал:

— Увозим, иначе зачем же мы приезжали, — он громко отхлебнул. — Двести километров ехать зазря — большой расход.

Федор сидел молча, опустив вниз глаза, как будто увозили не Тамару, а его. Причиной робкого поведения были, очевидно, крашеные брови и ресницы.

Кончив чаепитие, они встали, дружно, как по команде, сказали «до свидания», отец взял чемодан Тамары, и подались.

Девчата пошли проводить подругу. За общежитием стоял знакомый «ЗИЛ». Отец полез в кузов, а мать и Тамара сели в кабину.

— Сима, сдай, пожалуйста, постель коменданту, — попросила Тамара. Голос у нее как будто дрогнул, и Сима поспешила успокоить подругу:

— Тамар, а ты решительная. Молодец, что не растерялась. — Она шептала эти слова на ухо подруге, а сама чуть было не расплакалась. Грузовик уехал, и девчата стали ждать от нее письма.

Через полмесяца Тамара прислала заказным письмом заявление на расчет и короткую записку, в которой сообщала, что они с Федей расписались. В этот же день состоялась очередная «жеребьевка», опять девчата тянули бумажки, чтобы получить право на счастливую койку. Сима попыталась и на этот раз отказаться от участия. На нее так все зашумели, словно богомольные старухи на отступницу. Симе ничего не оставалось делать, как опустить руку за бумажкой в чайник. Жребий достался ей, подруги кинулись поздравлять и поздравляли так, словно она уже была в свадебном платье.

Галя с невероятным проворством перетащила ее вещи и постель на счастливую койку к окну. В этот же день она привела в комнату с согласия коменданта новую девушку. После слуха о том, что Тамара вышла замуж, не одна девчонка общежития изъявила желание поселиться в девятой комнате, поэтому Галя проявила инициативу и взяла свою подругу. С того дня как Сима заняла счастливую койку, все девчата девятой комнаты стали относиться к Симе со вниманием. Если раньше она уступала девчатам лучшие свои платья, то сейчас одевали ее во все лучшее, давали советы, как она должна вести себя с парнями.

— Сим, ты не молчи, больше разговаривай. Расскажи, например, о работе, о своем заработке...

Сима чувствовала, что и на работе к ней относятся по-другому, ведь раньше пользовались ее безотказностью. А сейчас в праздничные дни она отдыхала.

Осень выдалась ненастная. Целыми днями шли дожди или стояли густые серые туманы. Девчата почти все проводили свой досуг в красном уголке общежития. Сима ловила на себе необычные взгляды подруг.

— Ну, как ваша невеста? — услышала она разговор между Галиной и девчатами из соседней восьмой комнаты. — Жених не объявился?.. Ой, смотри, Галка, останешься девкой из-за нее!

— И на сухую веточку птичка садится, — ответила Галя девчатам. — Всему свое время...

Сима, чтобы ее не заметили, выскользнула в коридор. Она прошла в свою комнату, села на койку, уставилась в окно.

Начинало вечереть, но было видно, как с пожелтевших листьев кустарника скатывались капли дождя, как какой-то парень усердно вытирал резиновые сапоги о мокрый бурьян. «Наверно, к кому-нибудь на свидание пожаловал. И в такую погоду не терпится». Парень кого-то напоминал, и Сима стала думать, кого? А так как у нее было немного знакомых, Сима скоро определила, на кого похож парень. Такие же прямые плечи и короткая шея у Петьки Колышева, с которым она танцевала на выпускном вечере после получения аттестата. Давно ли это было...

Она открыла ящик тумбочки, порывшись в бумагах, нашла единственное письмо от солдата Колышева. Петр служил на Севере и, когда ехал из отпуска в часть, опустил письмо. «Сима, черт возьми, руби канаты! — Так начиналось письмо Петра Колышева. — Если бы я знал, когда ехал в отпуск, что ты рядом! Обязательно заехал бы. Я на вашей станции двадцать три часа загорал. Пересадку делал, поезда ждал, а к тебе рукой подать!..» Сима долго думала над фразой «руби канаты!». Что бы это значило?.. Она еще тогда хотела спросить об этом Колышева, но ответ сразу не написала, а потом, со временем неудобно как-то было. А если я ему сейчас напишу... служит ли он еще?

Петр Колышев вспоминался ей таким, каким она видела его на выпускном вечере: в коричневом, с полукруглыми лацканами и полами, мешковато сидевшем на нем пиджаке, клетчатой рубашке, воротник которой торчал из-под пиджака хомутом, светло-серых узких брюках.

Вид у Петра не соответствовал праздничному и веселому настроению вечера. Все ребята были одеты красиво, со вкусом, а он вроде нарочно вырядился. Даже его прямые плечи так выпирали, словно под пиджак подложили дощечки. Все его избегали, и Колышев, обидевшись, стоял спиной к залу и глядел в темное окно.

Симе было весело в этот вечер. Она подмечала малейшие вольности в туалете подруг и не скупилась на восторги: «Любочка, у тебя такая прическа! Тебе так идет! Вера, у тебя декольте, а я и не представляла, что у тебя такая длинная шея, такая грудь!..» Девчата табунились около Симы, танцевали с ней по очереди.

Объявили «белый танец», и тут Сима заметила одинокую фигуру у окна — Петра Колышева. Не раздумывая, она пригласила его, и он не только весь вечер протанцевал с ней, но и проводил Симу домой.

После вечера они несколько раз встречались, потом Петр уехал на лето отдыхать, а осенью его забрали в армию.

Сима попыталась представить лицо Колышева, но лицо у него было настолько обычное, что ни одна черта не запала в память. У Петра был какой-то нос, какие-то глаза, брови, подбородок, он как будто был похож на всех и в этой со всеми схожести растворялся. Сима как ни напрягала память, а лица Петра Колышева так и не вспомнила.

Дождь не прекращался, и Сима подумала, как на дворе сыро и неуютно, даже с телеграфных проводов и то каплет, сгущающиеся сумерки подымались от мокрой земли, и ей казалось, что и день заволакивается сыростью. Из красного уголка доносилась музыка, знакомый мотив в пустой комнате настраивал на грустные размышления, а чтобы как-то отвлечься, Сима решила написать письмо Петру Колышеву.