Юрий Колесников - Земля обетованная...

— Несмотря на помощь медицины, я все же поправился и вот… прикатил! — закончил он свой рассказ.

В комнату вошла дородная женщина. Поднос в ее руках был тесно заставлен посудой и угощениями. Расставив на столе чашки, с чаем, розетки с вареньем, разрезанный на куски торт и печенье, женщина молча и бесшумно удалилась.

Предложив Хаиму и его супруге угоститься с дороги чем бог послал, Симон сказал, что дела вынуждают его ненадолго покинуть гостей, и тотчас вышел из гостиной. Вслед за ним вышел и Ионас.

Хаим окинул взглядом гостиную. Все здесь свидетельствовало о богатстве обитателей дома и вместе с тем подавляло мрачностью, вычурностью и тяжеловесностью — и хрустальная люстра с массивными черными цепями, и стены, завешанные дорогими коврами, и вишневые с золотистым орнаментом плюшевые портьеры, и висевшие между ними три овальные портрета в тяжелых бронзовых рамах. В центре висел большой портрет мужчины с пышной бородой и большими суровыми глазами. В нем Хаим без труда узнал основоположника сионистской теории Теодора Герцля. Подобный портрет он уже видел в столовой «пункта сбора».

Хаим прислушался к мягкому ходу больших часов в оправе из саксонского фарфора, стоявших на мраморной крышке многоярусного, как буддийская пагода, обильно инкрустированного буфета-серванта. За его толстыми зеркальными стеклами сверкал хрусталь ваз, графинов, блюд и бокалов.

«Да, — с горькой покорностью подумал Хаим, — богатым всюду рай, не то что нам, бедным иммигрантам. Пусть томятся на «пунктах сбора», голодают, болеют. Кому они нужны…»

Нерадостное раздумье Хаима прервал приход Соломонзона и Нуци.

— Ионас разумно поступил, забрав вас сюда, — проговорил хозяин дома. — Нам нужны честные труженики. Но прежде всего надо решить, где вы будете жить.

Нуци будто ожидал этого вопроса. Он сразу предложил остановиться у него.

— Я живу с женой и тещей в доме хавэра Симона, — пояснил он Хаиму. — Недалеко отсюда поселок Бней-Берак… А во дворе у нас флигель. Правда, его надо немного привести в порядок…

— Вот и отлично! — перебив Нуци, тотчас же согласился Соломонзон.

Хаим поблагодарил и робко спросил:

— А как вы думаете, не будут ли у меня неприятности от руководства нашей квуца́ за то, что я самовольно покинул «пункт сбора»? Может, поставить их в известность?

— Мелочи! — уверенно ответил Соломонзон. — Устраивайтесь, приводите в порядок жилье, а потом потолкуем и о другом… Главное — работать! Вы поняли меня, хавэр Хаим? Работать!

День был на исходе, когда автомобиль с важно восседавшим Нуци Ионасом, его напарником-шофером и прижавшимися друг к другу на заднем сиденье Хаимом и Ойей остановился у ворот приземистого, слегка покосившегося четырехоконного дома. Решетчатые ставни с деревянными, облезлыми, местами выломленными поперечными планками придавали ему унылый, заброшенный вид.

Тотчас же машину окружила орава ребятишек, вынырнувших со дворов соседних домов. Наперебой они стали здороваться:

— Шолом, хавэрим!

— Шолом!

Напарник Нуци выключил мотор, намереваясь вместе с хозяином войти в дом, но тут один из мальчуганов, загорелый, в брюках чуть ниже колен и в маленьком, точно блюдце, сатиновом берете, едва прикрывавшем курчавые волосы, подошел к нему и вызывающе заявил:

— Вы шаббат-гой! [56] Шаббат-гой — еврей, не чтящий праздника субботы. Скоро суббота, а вы все катаетесь!

— Рано еще, — ответил ему Нуци, взглянув на позолоченное закатом небо. — До вечера знаешь сколько? А ты орешь «суббота»! Иди-ка отсюда, слышишь?!

— Сам иди! — нехотя пятясь, огрызнулся мальчуган. — Вот пусть только войдет первая звезда, мы тогда проткнем все шины вашему проклятому автомобилю… Вот увидите!

Нуци пригрозил мальчугану, а явно встревожившийся шофер поспешно включил мотор и тут же уехал, напутствуемый криками ребят:

— Шаббат-гой! Шаббат-гой!

Вдогонку автомобилю полетели камни.

Нуци натянуто рассмеялся:

— Видал, Хаймолэ, какие здесь растут парни?! Это не то, что мы с тобой, а? Герои!

Хаим улыбнулся, но ничего не ответил. Он не понимал, чем вызвана дерзость ребят и почему Нуци, явно смущенный, все же одобрительно отзывается о них.

Едва открыв калитку, Нуци принялся кричать по-румынски:

— Этти! Мамико! Где вы? Гостей принимайте!

На пороге открытой двери показалась молодая женщина в ярко-голубом атласном халате, расписанном большими ромашками. По выражению ее лица нетрудно было заключить, что она далеко не в восторге от того, что муж приволок с собой гостей с жалкими узелками.

— Мой друг! — поспешно и весело представил Хаима Нуци, желая предупредить жену от неуместных реплик на румынском языке. — Холуц из Румынии! И его жена…

— Очень приятно, что из Румынии, — сухо ответила Эттиля и, осуждающе взглянув на мужа, иронически добавила: — Мне это доставляет большое удовольствие…

Хаим смущенно поклонился, назвал свою фамилию и, осторожно дотронувшись до локтя Ойи, робко представил и ее:

— Моя жена… Ойя.

— Ойя?! — рассмеявшись, переспросила Эттиля. — Что это: имя или ваше ласковое прозвище? Ойя!.. [57] По-румынски Ойя — овечка.

— Нет, Этти! — опережая Хаима, постарался быстро ответить Нуци. — Это действительно ее имя! Она и в самом деле такая милая и такая тихая, как овечка… — Довольный тем, что удалось обратить в шутку язвительно-насмешливый вопрос жены, Нуци поспешно добавил: — А ты знаешь, Этти, мой товарищ — большой друг нашего Симона! Да, моя дорогая! Соломонзон так радушно нас принял… Мы сейчас от него, честное слово!

Эттиля выпучила глаза, лицо ее внезапно вытянулось, губа отвисла: она была поражена.

— Вы все вместе были у Симона? — обратилась она к ссутулившемуся Хаиму, точно не поверила словам мужа. — Вы его знаете?

Хаим кивнул, еще не понимая, сколь магически подействовал на женщину рассказ о визите к Соломонзону.

— Я же тебе говорю, Эттилэ! Мы были у него дома! — раздраженно ответил Нуци. — Сидели в гостиной, нас угощали чаем, вареньем, печеньем, тортом и еще чем-то… Полный стол, честное слово! И сам Симон просил меня помочь им временно устроиться здесь, во флигеле…

— Эттилэ! Нуцилэ! Почему вы не приглашаете людей в дом? — послышался трескучий женский голос. — Что вы стоите во дворе?

Хаим обернулся. В дверях стояла полная, низенькая, коротко подстриженная седая женщина. Он виновато поклонился ей.

— Люди с дороги, наверное, устали, — продолжала старушка отчитывать дочь и зятя, — а они держат их во дворе, как будто для этого нет дома?! Кошмар! Кто так принимает гостей, Эттилэ?!

Грозная теща Нуци, разумеется, услышала, что бедно одетые молодые люди были приняты самим Симоном Соломонзоном…