Юрий Колесников - Земля обетованная...

— Так-то вот, земляк! — начал иеромонах беседу, обращаясь к Хаиму. — Неспокойно на нашей с вами родной земле! Ранее румынцы хозяйничали в Бессарабии, а ныне небось слыхали, безбожные большевики туда пришли… Видать, суждено мне доживать свой век в молитвах рядышком со святым гробом господним и пребывать в превеликой тоске по родительскому очагу…

— А нам и этого не дано, — после непродолжительной паузы робко сказал Хаим. — О возвращении на родину мечтать не приходится, да и здесь оставаться тоже никак невозможно… Ушли мы из киббуца. Убежали! Не жизнь там, а ровным счетом каторга! Чужие мы там были, хотя и среди своих… За людей нас не считают, обращаются, как с рабами… Не выдержали мы, поссорились с начальниками, ну вот и решили бежать, куда глаза глядят. Что теперь будет, подумать страшно.

Викентий весьма одобрительно отнесся к тому, что его гости покинули киббуц и направили свои стопы в обитель господню. Однако из последующего разговора Хаим почувствовал, что, пользуясь безвыходным положением своих гостей, иеромонах не прочь склонить Хаима и Эзру навсегда остаться в подворье и принять христианство. Хаиму стало не по себе. «Та же картина, что в раввинате! — подумал он. — У нас, можно сказать, земля горит под ногами, а он, знай, свое мелет…»

Хаим молча слушал иеромонаха. «Пусть себе думает, что бросает зерна в благодатную почву, — размышлял он. — Лишь бы нам переночевать здесь. А завтра скажем ему «спасибо», и поминай как звали…»

— Однако ж для начала надобно вам поесть, — сказал Викентий, прервав свои речи о благодатной жизни монашеской братии. — Так заведено спокон веков в подворье. И никакой беседы не ведется, покамест пришелец не накормлен…

Он повел Хаима и Эзру в трапезную и попутно рассказывал, чем знаменательны были в отдаленные времена здания, мимо которых они проходили. С особой гордостью он говорил о значении Мейданской площади, пятиглавого Троицкого собора и здания, где некогда помещался генеральный консул Российской империи.

— Вон то поодаль, — указал Викентий, — дом высочайшего присутствия его императорского величества царя-батюшки Руси нашей великой… Это единственное, что связывает на чужбине россиян с отечеством, кроме, естественно, постоянно пребывающего средь нас духа святой русской православной церкви… И по воле божьей, несмотря на смутные времена, собор во имя святой Троицы и монастырь, равно как наше подворье и прочие заведения, доселе пребывают в полном ведении и духовном повиновении священного синода Московской и всея Руси патриархии и ее местоблюстителя, владыки нашего святейшего Сергия!..

Совсем стемнело, когда они подошли к трапезной — длинному, мрачному строению со множеством небольших и тускло освещенных, словно тюремных, окон.

— А вот и трапезная нашего мужского флигеля… Милости просим отужинать. Не бахвальства ради скажу вам, что братья наши во Христе одинаково хлебосольны со своими прихожанами или паломниками, равно как и с иноверцами, идущими к нам с миром и любовью…

Во время ужина иеромонах Викентий снова, уже более откровенно, предложил пришельцам остаться в подворье, уединиться в молитвах, которые будто бы «оберегают человека от грехопадений и имеют чудодейственную силу освобождать душу от мирской суеты и мучений».

На этот раз Хаим ответил:

— Верю вам… Хорошо живут ваши люди и вкусно едят. Очень! Ей-богу!.. Но на такое дело, о котором вы говорите, не сразу же решишься… Надо подумать, чтобы потом не раскаиваться…

— Известное дело, торопиться ни в чем не следует! Побудете у нас, поглядите, что к чему, и решите… Дело это сурьезное!

— Что за вопрос! Конечно, надо подумать. И приятелю своему все рассказать и растолковать. Ведь он совсем не знает русского языка и не понимает, о чем мы разговариваем…

— И то справедливо, — подхватил снова Викентий. — Подумайте, потолкуйте меж собой, а там, глядишь, и решение само по себе придет…

После сытного ужина Викентий проводил своих гостей к мужскому флигелю, продолжая без умолку говорить о смиренной и праведной жизни братьев россиян в монастыре.

— Как говорят просвещенные люди, утро вечера мудренее, — напутствовал он их перед тем, как удалиться. — Сладко поспите, отдохнете, поглядите, как наша братия живет в подворье, а там и потолковать можно. Времени у нас вдоволь, торопиться некуда… Не зря же поговорка гласит: поспешишь — людей насмешишь!

На следующий день, едва иеромонах Викентий закончил утреннюю молитву, его вызвали к поджидавшим у входа в храм Хаиму и Эзре. И Хаим сразу сказал ему, что они решили уехать в Хайфу, где наверняка сумеют попасть на какой-нибудь корабль.

— Кочегарами пойдем работать, грузчиками, кем угодно! Лишь бы выбраться с этой «обетованной земли». Спасибо вам за приют, за хлеб-соль… Спасибо и за то, что хотели приобщить нас к своей братии, да только не суждено этому сбыться: наши недруги рано или поздно узнают, где мы, и тогда не миновать беды… Да и вы будете казнить себя, что уговорили нас остаться… Хотя мы ничего плохого не сделали, ей-богу!

Викентий был обескуражен таким оборотом дела. А Хаим, желая поскорее закончить прощальное объяснение и уловив, какое впечатление произвело их решение на земляка в монашеской рясе, осмелился напоследок попросить иеромонаха ссудить их небольшой суммой — хотя бы только на оплату проезда по железной дороге.

Растерявшийся было служитель бога сразу обрел дар речи, как только разговор зашел о деньгах.

— В нашем подворье вас потчевали и дали ночлег без всякой за то платы — таков у нас обычай. Можем и довезти до Яффы: туда ежедневно ходит наш транспорт… Однако денежных средств у меня, раба божьего, не водится, как и у несчастных братьев ваших, денно и нощно тяжко работающих в киббуцах… Господь свидетель! Ни гроша у меня за душой…

Втайне иеромонах надеялся, что, быть может, отсутствие денег вынудит этих пришельцев, хотя бы на время, отказаться от задуманного, а там, глядишь, попривыкли бы и вовсе остались в подворье. Тогда и славы у него прибавилось бы за обращение заблудших овец господних на праведный путь, и рабочих рук в монастырском хозяйстве стало бы больше. Но и эта его надежда не оправдалась.

— Ну что же делать: на нет, как говорится, и суда нет, — сказал Хаим. — Пойдем пешком, побираться будем, лишь бы поскорее унести ноги отсюда… Еще раз спасибо вам за все, и прощайте!

— С богом, раз так, — разочарованно ответил иеромонах и трижды перекрестил каждого. — Может, и впрямь лучше быть своим среди чужих, чем на земле обетованной чужим среди своих… Всякое в наш век бывает!.. А в случае чего возвращайтесь. Ворота нашего подворья, как и сердца наши, всегда открыты для страждущих и бедствующих…