Николай Алфеев - Белые пятна

Чутким ухом Настя уловила знакомые шаги. Она порывисто встала.

— Берегись! Берегись! Берегись! — услышала Настя.

Отпалка. Вот попалась! Она выбежала на открытое место. Раздался первый взрыв. Настя прибавила ходу. Подгоняя ее, ударил второй. Над самым ухом! Третий! У нее подкашивались ноги. Только бы хватило сил… Вон до того камня! Задыхаясь, она обогнула камень, упала, заткнув уши.

Рядом кто-то засмеялся. Настя одернула юбку, но головы не подняла: ее плечи ходили ходуном от бурного дыхания.

— Настя! Выходи! Больше не стреляем.

Из-за камня показалась кудрявая голова. Настя с минуту прислушивалась, часто дыша открытым ртом. Потом бегом пустилась вниз…

— Покурим, что ли? В такую жарынь даже белочки закуривают, — звал Петренко ребят. Никто не отозвался, все уже разбрелись по своим местам, и Алешка ворча: «Ну и народ пошел, хуже вчерашнего», — прыгнул в недобитый им шурф.

Прежде чем взяться за кайлу, Алешка сердито взглянул на толстый березовый пень, гладко зачищенный с одной стороны: на нем Виктор, по просьбе Айнета, углем нарисовал здоровенный кулак: уж очень надоели трудолюбивому парню частые Алешкины перекуры да отлучки. Петренко, подойдя к шурфу и заметив четкий рисунок, рассвирепел и хотел было его стереть, но ребята заворчали, нахмурились, и Алешка догадался, что рисунок — не шутка, а своеобразное предостережение скорого на расправу десятника, и подчинился.

А тут Настенька появилась, еще увидит, чего доброго, да Лидке своей расскажет, и все девчата на руднике узнают, какой Алешка разведчик… Он состроил свирепую рожу, погрозил пеньку пальцем и взялся за кайлу.

— Чего ты тут? Витю ждешь? — спросил, подходя к Насте, Мосалев. — Не жди. Задержится. Иди-ка в табор.

— Что ж, ладно… — Настя помолчала, раздумывая: сказать, не сказать? Потом потянула Костю за рукав. — Я скажу тебе… Только смотри, ему не говори. Ни под каким видом не говори. Не скажешь? Ну, гляди! — Еще раз потеребила рукав, оглянулась, приблизила губы к самому уху Мосалева: — Сегодня отвоевала новую маленькую палатку. Ту, которая в каптерке лежала.

— Для чего?

— Для того! С Витькой в ней поселимся. Хорошо? Понял?

— Фью, фью! — засвистел Мосалев и отвел голову. — Значит?

— Значит! — сердито подтвердила Настя. — Ты смотри, не проговорись. Ты к вечеру что-нибудь сможешь сообразить? А, Костя? Но так, чтобы Витька не знал. За этим и искала тебя.

— Кого-нибудь пошли, — посоветовал Мосалев.

— Нельзя кого-нибудь, ненадежно, — возразила Настя. — Будут все наши, ты с Лидой, Андрюша… Бутылок пять бы. Такой день — единственный. И… завтра или послезавтра будет не то. Я и платье себе сшила.

Настя с таким ожиданием и надеждой Смотрела на Костю, что он сдался. Она права: завтра будет не то! Завтра она будет женой. Сегодня она невеста — значит, именно сегодня должен состояться праздник, о котором Настя будет помнить всю жизнь. Нет, тут уж поручить другому нельзя — надо наверняка.

— Я сам схожу на рудник, развозка еще там. Лукьянов меня отпустит. Но пяти бутылок мало. Что ты, Настя! На такую братию!

— Костя! — Настя часто задышала от радости. — Я взяла двести рублей. Закусок — никаких, все на вино. Обещаешь?

— Сказал — сделаю. Все-таки нехорошо как-то… не предупредив. Мы сообразили бы что-нибудь, чохом. На память! — бормотал он. — Деньги не нужны: твоя свадьба — наше вино.

— Не надо, Костя! Ничего не надо. И без того у меня будто крылья…

…Может быть она поступила неразумно? — раздумывала Настя, прибирая палатку. Главное — ничего не сказала Витьке! Вот дура! Вдруг на него найдет… Что тогда?

На миг Настя увидела холодное, словно замороженное лицо Разумова, — то, «перед охотой». Она выпустила из рук одеяло, беспомощно и растерянно оглянулась.

Пятиместная палатка выглядела просторной и в то же время уютной: широкий топчан у стенки аккуратно застлан одеялом; в углу столик со стопкой книг; между столиком и изголовьем висят на плечиках наряды Насти и Виктора; еще один столик, накрытый куском ситца в цветах, на нем овальное зеркало, расческа. Никто не догадается, что ситец скрыл ящик из-под спичек и положенный сверху большой чемодан. Пол тщательно утрамбован. Настоящая отдельная квартира. Десять квадратных метров — площадь вполне достаточная для двоих.

Напрасно она волнуется. Она нужна Виктору так же, как и он ей. Настя уверена, что он будет рад. Настя вслух выругала себя дурой. Она села, широко разведя руки по одеялу. С этого дня они будут вместе! Вместе! После работы он будет с ней. Вечером пойдут в «клуб» как всегда, но только совсем, совсем по-другому. Она любит лицо Виктора, склоненное над столом, когда он играет в шахматы — ой, нудная игра! — или вычерчивает табель. В эти минуты губы Виктора то вытягиваются, то поджимаются. Смешно! Как у маленького, за задачей. Зато как хорош Виктор, когда рассказывает ей о московской родне! Настя уже знает обо всех дядях и тетях, нянюшке Марфе. Она даже представляет квартиру Виктора.

А когда она станет раздеваться — обязательно заговорит: ей хочется, чтобы он смотрел на нее. Сколько ласки сулит ему Настя… сколько нежных слов и тихих песен, шепотом в самое ухо. Положит голову ему на грудь, услышит гулкое «тук-тук» сердца. Она прижмется головой к его щеке, да так и заснет. А утром она накинет ситцевый халат и побежит к водопаду за водой. Он смешно умывается, пофыркивает, встряхивает головой, точно отгоняет надоедливую муху. И всегда просит полить на шею. Приятно смотреть на его обнаженные плечи. Виктор самый сильный! Ну, может, не самый сильный, но никого не боится. Нет уж! Не такой!

Решив, что Виктор Разумов самый красивый, самый умный и самый сильный, а главное — любит ее, Настя совершенно успокоилась. Напевая, она забежала в столовую.

— Лида, скажи, я красивая?

— Отвяжись!

— Лидка!

— Отвяжись, говорю. Целый день мыкаюсь, как угорелая.

— Измучилась! Батюшки мои! Иди отдохни.

— Отвяжись, Настька! Ой! Ой!

Настя толкнула Лиду на скамейку, защекотала, затормошила.

— Скажи: красивая! Красивая! — требовала она.

— Настька! Да каша… ой, подгорит!

Лида с визгом вырвалась.

— Так слышишь, Лида! Как перемоешь посуду, так и приходи, не задерживайся. Ой, как у Кости дела? Достанет ли?

Самолюбивая Лида обиделась за Мосалева.

— Вино будет, будет, — успокоила она подругу.

В столовой появились первые шурфовщики. Прошло немало времени, пока Настя увидела Виктора… «Сейчас… Сейчас…» — Сердце учащенно билось. Надо спокойно сказать ему, так, словно в этом нет ничего примечательного, так, как говорит жена мужу: — «Иди домой. Я скоро приду».

— Что-то долго сегодня, — встретила она Виктора. — Я уже всех накормила, а тебя нет и нет. За посуду принялась, ожидаючи.