Николай Алфеев - Белые пятна

Шурфовщики Мосалева толпились у шурфа, ставшего знаменитым, многих ребят заразил пример Айнета — они разбирали лопаты. Мосалев охрип от крика, но перекричать всех не мог. Его слова и брань тонули в общем веселом гвалте.

Запыхавшийся Андрюша Ганин застыл от радостного изумления. Широким фронтом шли на участке поиски. Нет, не поиски, а уже реализация разведанного! Она собрала в одну большую колонну одиночек-поисковиков, незаметных на линиях. В центре участка уже поставлен большой репер с козырьком и четким номером. Это для глазомерной, а может и инструментальной съемки. Ого! Вот оно, настоящее! Дождались.

Быстрота, с какой работали люди, поразила его. Совсем непохоже на работу одиночек. Сила!

Когда Настя бывала чем-либо взволнована, она пела. Слушая пение жены, взыскательный Виктор только покачивал головой: она фальшивила. А когда Виктор смеясь указывал ей на ошибку, Настя упрямо твердила:

— Мне так нравится. А ты слушай, я же хорошо пою.

Вот и сейчас.

выводила она.

подхватил он разудало, точно хмельной.

Настя оборвала на полуслове:

— Витенька, с радостью тебя! Мы уже все знаем. Лидуха — вот хвастунья! — только и говорит: у Кости, у Кости! Григорий Васильевич уехал. Он велел передать тебе: выезжать сегодня же, в ночь. Лошадей он пришлет таких… ну, самых хороших. И знаешь что? — Настины глаза смотрели весело и просительно. Она говорила быстро, возбужденно и все расстегивала и застегивала пуговицу на куртке мужа. — Ты не беспокойся. Григорий Васильевич сказал, что пришлет сегодня же в табор девушку на целую неделю, — единым духом выпалила Настя.

— Вот уж ничего не понимаю! Какую? Для чего?

— С рудника, в помощь Лидке: одной ведь не справиться. Ах, господи! — Настя еще раз взглянула на удивленного Виктора и вскинула руки ему на плечи: — Бестолковый какой! Я же уговорила Лукьянова, он и разрешил мне выехать на базу с тобой. Наговорила я ему… страсть. Он собирается, а я ему: перцу нет, лаврового листа и понюхать не прислали, противни давно до дыр прожгли. Говорю, а у самой сердце не бьется, и не знаю, что уж говорю. Он записывать было, а я опять. Ну он и сдался. Сама, говорит, поезжай с мужем, некогда мне. Понимаешь теперь? — закончила она нараспев, притянула его голову, поцеловала.

Собирая обед, Настя фантазировала:

— Накупим… всего, всего! Если бы ты поехал один — все бы перепутал — я же тебя знаю. А нам надо к зиме готовиться. И… мало ли что может со мной случиться. — Она остановилась у стола с изменившимся лицом и странно задумчивыми глазами, словно стала взрослее на пяток лет.

— С тобой? Настя!

— Ну да, со мной, — неопределенно протянула она. — Тебе надо пальто.

— Придется обождать, — возразил Виктор, думая о намеке жены. — У нас денег не хватит и тебе и мне… Так все-таки, что же с тобой?

— Я же сказала: может случиться, — подчеркнула Настя. — Ешь, ты опять задержался.

Это деспотическое правило — обедать дома — она ввела недавно и на возражения Виктора ответила со свойственной ей наивной логикой, что он же не холостяк, которому негде голову преклонить!

Виктору пришлось подчиниться.

— Ребята, те, что ты за инструментом сюда посылал, мне все рассказали, — продолжала Настя. — Я так рада за вас, за всех! А Григорий Васильевич — ни словечушка! — Настя обиженно сжала рот. — Словно мы с Лидой так себе — только «мамки», и изыскания нас не интересуют. Не так же это, не так! Правда, Витенька? Да скажи нам: берите, девчата, лопаты, идите на магистральную, — и пойдем и будем копать.

Виктор с интересом наблюдал за. Настей и думал: «Как же мало он знает свою жену! Слишком занят, — попытался он оправдать себя, — не до нее. Нет, слишком невнимателен! Больше любуешься ею, а любуясь — не слышишь, о чем говорит тебе твоя жена», — мелькнула более верная мысль.

Виктор заставил себя слушать и думать о словах Насти:

— Он такой… нехороший в общем. Вижу его, бирюка. Слова лишнего не промолвит и… словно не рад.

Настя испуганно замолкла: блеснувшая в уме и высказанная догадка поразила и встревожила впечатлительную «мамку».

— Ты скажешь! Просто он торопился, а может и не подумал, что поиски вам так же дороги, как и каждому из нас. — Виктор явно подбирал слова, понимал, что его доводы мало убедительны. Он замял разговор о начальнике и со всеми подробностями рассказал жене о сегодняшнем событии. У Насти заблестели глаза, к ней вернулось хорошее настроение. Да и Виктор успокоил себя собственным рассказом.

Настя показала ему новое шерстяное платье, в котором она поедет на базу. Виктор запротестовал, он знал, что у нее есть еще одно, более красивое.

— В том я не поеду. Я же располнела, и в нем… в обтяжку, как голая. И что тебе! — убеждала Настя.

— Я хочу видеть тебя красиво одетой, чудачка.

Она расправляла складки серого платья и залюбовалась отделкой, придуманной ею самой.

— Видел куропатку? Она серенькая и скромная-скромная. Бегает в зарослях, головку держит книзу, озирается. А петушок куропачий… Что? Я не так сказала? А ну тебя! Ну, просто петушок. И хохолок у него ярче и поступь совсем другая, да и не прячется он.

— Значит, я петух? — засмеялся Виктор.

— Да нет же, я просто так, для сравнения. Буду куропаткой около тебя. Ладно? Ты не скажи: это платье очень хорошее и дороже того нарядного. Я в нем такая важная.

Настя состроила строгую мину, подобрала губы, вздернула подбородок и проплыла мимо Виктора, подражая чьей-то степенной походке. Потом подошла к мужу; став за его спиной, она положила подбородок к нему на плечо.

Их серьезному разговору, перемешанному с милой болтовней влюбленных, смехом и поцелуями, помешали Андрей Ганин и Курбатов. Они звали Виктора в клуб. Настя заметила, как переглянулись Ганин и Разумов.

— Иди, если так надо, — сказал она. — Я тоже скоро приду.

Вскоре они уже были в клубе.

— Я хочу взять с тебя слово, — заговорил Ганин, как только они уселись. — Если тебе предложат ехать на рудник учителем или в Ногдиондон на строительство гидростанции — не соглашайся. Слышишь?

— Ты что, Андрюша!

— Не дело болтнул, Андрей Федорыч! А ты, Витя, езжай. Нечего сомневаться-то, — заговорил Курбатов. — Каблуков за тебя поработает, людей расставит и спросит с них. Не бойся. Пускай Жорка в десятниках походит. Я помогу.

— Отвезешь мое письмо Истомину. Помнишь?

— Помню. Оно готово?

— Готово, — хмуро сказал Ганин. — Принесу сейчас. Вы посидите. Я скоро приду, поговорим.

Курбатов взглянул на Разумова. Виктор только развел руками и, ничего не сказав, заговорил о другом.