Николай Алфеев - Белые пятна

Разумов привез мощный радиоприемник — подарок экспедиции от рабочкома — и десятка три книг.

Алешка Петренко прямо-таки дышал на «дорогую штучку». Пока он устанавливал радиомачту, Дронов сколотил прочную тумбочку под приемник, и палатка стала уже настоящим клубом. Приемник хорошо брал Москву и Хабаровск, разведчики слушали последние известия, статьи и рассказы, оперы и сводки о погоде. Иногда, настраиваясь на нужную волну, Алеша натыкался на передачу из Харбина. Как-то его привлекли старинные русские песни. За ними последовала грязная антисоветская клевета, враждебные небылицы… Алешка с досадой выключил приемник.

Но ни книги, ни радио, ни веселая самодеятельность не могли заменить того, чего вдруг лишились люди — ежедневного труда. Группа актива, созданная Ганиным, страдала и томилась больше всех. Ребята требовали дела. Дожди дождями, а нельзя ли поспорить с непогодою? «Вот Ганин и Разумов! Весь день на линии — и ничего», — раздумывал Дронов и делился своими мыслями с разведчиками.

Ганин и Разумов в два дня обошли все линии, подсчитали произведенную работу, будущую. Обнаруженные экспедицией жилы не давали покоя.

К ним в палатку вошла рассерженная Настя.

— Сидишь! — накинулась она на мужа. — Пишешь! Да ты же голодный! И чего это вы, товарищ Ганин, поесть человеку не дадите! Все по гольцам да по гольцам…

Нахмуренные лица Ганина и мужа встревожили ее, она замолкла, потом заговорила уже другим тоном:

— Может, я сюда принесу, коль вам некогда оторваться? Все-таки подкрепитесь. Я живенько! — укрывшись с головой платком, Настя заторопилась.

— Надо что-то предпринимать. Третий день сидим, — сказал Виктор.

— Поговорим с ребятами? Неужели мы не сумеем повести их за собой?

Не успели они поесть, как зашел Курбатов и сказал, что приехал Лукьянов и зовет их к себе. Оказалось, что Григорий Васильевич привез три одинаковых плаща и тут же выдал один Ганину и другой Разумову.

— Ну что, Андрей Федорович? Плохо? — с необычным участием спросил он Ганина.

— Надо бы хуже, да некуда, — не замечая, что повторяет слова Алешки Петренко, ответил Ганин. — Три дня будто корова языком слизала. Вот думаем — не создать ли нам ударную группу из самых крепких и выносливых ребят?

Лукьянов быстро согласился.

— Хорошо. Если невозможно бросить всех на рытье канавы, будем прослеживать жилу поперечниками, изроем ее узкими канавками. А?

— Да, да! По поперечникам в случае нужды мы и опробование проведем. Сегодня к вечеру созовем народ. Идет? — предложил Ганин.

— Обязательно. Я прикину кое-что, введу новые повышенные расценки… Деньги тоже имеют, так сказать, значение. — Перебивая себя, он оживленно предложил: — Но ведь теперь у меня есть главный инженер! Вам, Виктор Степанович, и карты в руки. Подготовьте новые нормы, а я составлю схему поперечников.

Разумов, придя к себе, показал плащ жене. Практическая Настя сразу оценила его, подергала каждую пуговицу и заворчала:

— А голову-то не прикроешь, нечем.

— Что ж, приладь капюшон. Возьми тонкий брезент от вьючного мешка и сшей.

Настя обрадовалась и сшила капюшон с пуговицами и прорамками. Правда, плащ был защитного цвета, а капюшон черный, но это мелочь. Вечером Виктор закутал в этот плащ жену, нахлобучил ей на голову капюшон и повел ее в клуб.

Десятники вызвали не больше пятнадцати человек, однако в столовую пришли все рабочие. Как только Лукьянов рассказал о цели вызова, шурфовщики зашумели:

— А кого вызываете?

— Это как — по особым нормам? Дороже или дешевле?

— Фамилии давай, чего там! Поглядим, может добавлять придется.

Почувствовав настороженность рабочих, Ганин подтолкнул Разумова. Виктор протянул Лукьянову список ударной группы. Узнав, что из первой бригады вызывают только шесть человек, Алешка Петренко протяжно свистнул и, склоняя голову то к Айнету, то к Акатову, что-то зашептал.

— А остальных что, на простой?

— Чем они лучше нас? — понеслись громкие выкрики. — Да я Зубкова пальцем перешибу!

— Тише, товарищи!

— Чего тише, тише! Заработать им даете!

— Брось ты — о заработке. Неужто не понял: дело не в деньгах.

— А в чем же? — крикнули сбоку.

— В шляпе, чудак! — угрюмо крикнул Петренко. Самолюбие его страшно страдало: Жорка Каблуков, новый десятник первой бригады, обошел Алешку. Еще большего жару-пару поддал Васька Терехов:

— Верно, Григорий Васильевич, Петренко Алешку на канаву не упросишь: дождичек-то больно не по характеру.

— Здорово, Вася! Давно не виделись! — Это крикнул Алешка, окончательно выведенный из равновесия. Он рассердился, даже стукнул по столу и заговорил: — Я совсем не хотел речь держать. Да разве утерпишь, коль такие несознательные реплики лупят мне прямо в авансцену. Вы, Вася, нашего характера не трожьте, а то мы и подраться можем невзначай. И так скажу: дело не в повышенной расценке. И слезу заранее пускать нечего — тот размокнет, тот раскиснет. А впрочем… иду с утра на канаву, положенное мне отработаю… Ну, а Айнетку… что о нем толковать, коль он от меня ни на шаг, — закончил он под общий смех и сел.

К столу пробирался Айнет, не обращая внимания на крики и толчки ребят, которых он раздвигал в стороны.

— Мне не нравится такой… самодеятельность, — крикнул он, добравшись до середины. — Алешка… он пускай болтает, у нас обида на Алешка нет. Видали? — он поднял вверх обе руки, — У каждого есть два рука и адын голова. Я все сказал. Мы, — он ударил в свою грудь здоровенным кулачищем, — хлеб даром кушали?

— Чего десятники молчат, как воды в рот набрали?

— Мы скажем, о нас речи нет, — за всех ответил Курбатов и шепнул Виктору. — Ай да Алешка, ай да Айнет! Ты гляди! А!

Федя Дронов помял в руках мокрую кепку и шумно вздохнул. Рабочие любили этого спокойного человека и немножко завидовали его славе первооткрывателя.

— Я так располагаю: ежели после работы каждому по стопочке спиртяги перед обедом — все будет законно. А выбирать людей, Виктор Степаныч, нечего. Не надо обижать остальных. Нехорошо, голова.

— Мне можно сказать, Григорий Васильевич? — Не дожидаясь ответа, Настя заговорила с места: — Я вот что придумала. Дождь — это неприятно, но это не страшно, если вы после работы придете в табор и переоденетесь во все сухое и теплое. Мы с Лидой постараемся, все белье соберем, спецовки… все выполощем, просушим. Ну ночку не поспим, ну две… эка важность! Зато вы утром будете выходить на работу в сухом, а главное — спать будете в сухом. Хорошо я придумала?

Со своим вопросом она обратилась к Виктору, но ей ответило все собрание:

— Хорошо, Настя! Очень хорошо! Молодец!

— Коля, скажи насчет спиртяги! Молчишь, артельщик?

— Ладно, не бойся, тебя не обнесу, — проворчал Курбатов.