Эдишер Кипиани - Девятые врата

— Бакар… — Майя осушила свой бокал. — Бакар, почему для того чтобы сделать доброе дело, надо бороться, страдать, а зло существует само по себе. И чтобы совершить его, не надо никаких усилий… Оно происходит само по себе. Понимаешь — само? Сам по себе поднимается ураган и все рушит, сама по себе разливается река и затопляет поля, сам по себе рушится дом и погребает под собой людей, но сам по себе он не отстраивается и люди не оживают.

— Если ты пройдешь мимо такого дома, плохо тебе придется, — засмеялся я. — Кирпич падает вниз и никогда не взлетает вверх!

— Вот об этом я и говорю. Почему все падает, стремится вниз…

— Это не совсем так — ведь существует сам по себе теплый солнечный день… красивые полевые цветы. Мы ведь не тратим ни сил, ни времени на то, чтобы их вырастить.

— Но зато надо иметь право, чтобы любоваться этими цветами. Все свое детство, юность ты должен учиться, работать, создавать семью… — у Майи прервался голос, — создать что-нибудь, чтобы потом иметь право валяться на лугу и вдыхать аромат трав и цветов…

— Вот ты и сама ответила на свой вопрос.

— Нет, я считаю, что раз я появилась на свет, моя доля всего должна принадлежать мне без всяких усилий.

— Ты ошибаешься, прелестный философ, природа думает иначе. Ей нужно, чтобы, кроме тебя, на свет появлялись другие, после еще другие, еще — и так без конца… У нее свои счеты, она не считается с законами общества… природу ты не обманешь, — сказал я и почувствовал, что наша беседа невольно пошла по опасному пути.

Майя странно на меня взглянула, словно я был не я, а какой-то посторонний человек…

— Это значит… природа обманула нас с тобой?

Некоторое время мы молчали, потом я проговорил:

— Наверное…

— Чтобы появлялись на свет еще и еще нам подобные…

— Наверное так, Майя…

— И чтобы забыть тех, кто уже появился и существует? — Глаза у нее расширились и застыли.

Я налил ей вина.

— Кого мы забыли?

— И чтобы мы не помнили, что мы наделали, что натворили?

— А что мы такого сделали, Майя?

Майя выпила вино и поднялась.

— Мы — ничего, это все природа… Мы здесь ни при чем! — произнесла она насмешливо и повернулась к дверям.

— Пошли?

— Пошли, а то я… кажется, опьянела.

Я понял, что и сейчас Майя хотела сказать что-то другое, но не сказала. Мы вышли на улицу. Вокруг моего красного «Москвича» крутились мальчишки. То ли цвет их привлекал, то ли необычная надпись «прокат». Со станции доносилось пыхтенье паровоза и гомон пассажиров. На городе, освеженном дождем, постепенно подсыхала белая рубашка из камня и асфальта.

Майя пошла вперед. Я давно не глядел на нее издалека. И теперь глядел с восторгом и думал, что из всех искусств, наверное, раньше всех возникли живопись и скульптура.

Мне вспомнилась лекция в нашем фабричном клубе. Это было год назад. Нас задержали после работы. Председатель профкома сказал, что пригласили лектора и неудобно, если будет присутствовать мало народу. Клуб был полон. Старенький скромный лектор что-то бубнил о противопожарных средствах. Он не беспокоился, слушают его или нет. Сообщил он всем известные сведения о том, что огонь опасен. Огонь, оказывается, с незапамятных времен вызывал пожары, дерево загорается легче, чем, скажем, железо. Наверное, председатель профкома знал об удивительных познаниях лектора и заранее принял меры — запер двери клуба. Но молодежь вспомнила школьные и студенческие проделки: ребята тихонько выбирались из окна и прыгали в сад. В конце концов мне надоело зевать, и я тоже убежал. Спрыгнув, я невольно поглядел на окно. На подоконнике сидела на коленях Майя и никак не решалась спуститься. Я поднялся на цыпочки и протянул ей руки. Она доверчиво наклонилась ко мне, и я почти на руках спустил ее на землю… С тех пор мои руки, мои десять пальцев искали Майю, стремились к ней… А сейчас вот она, стоит передо мной, опираясь на машину, и смотрит в небо. Я знал, о чем она думает. Наш разговор неожиданно дошел до того предела, замечать который не хотел ни один из нас, — и прервался.

Но каждый продолжал про себя спор, стремясь прорваться сквозь этот предел. Майя — для себя, я — для себя. Наверное, оба одинаково, одними и теми же словами.

— Я без тебя не выдержу ни минуты, Майя!

— И я тоже, Бакар!

— Поэтому мы на все должны закрывать глаза…

— Но я постоянно чувствую, что глаза мои закрыты насильно, и я открываю их…

— И что же ты видишь?

— Широко раскрытые глаза Гогиты, слезы в глазах Элико, гневный взгляд Сергея и еще чьи-то огромные глаза…

— Глупости, Майя, никто не имеет права… Существует же какой-то предел всему. Восемь ворот у меня открыты: «Входите, пожалуйста», никому не мешаю, но в девятые врата не войдет никто, я ведь имею право что-то запретить людям…

— Да, но нужно тогда быть уверенным, что на свете нет никого, кто имел бы право открыть эти запретные врата…

— Майя…

— Что, Бакар?

— Не будем говорить о правах… Не будем говорить ни о чем. Мы вместе — и, кроме смерти, ничто не разлучит нас.

— Да, Бакар, ничто, кроме смерти…

Майя быстро отвела свои губы от моих и прошептала:

— Стыдно, нас могут увидеть!

Из окна машины я украдкой оглядел улицу, кишащую людьми. Наверное, нас кто-нибудь заметил, но это не имело для меня никакого значения, так я был одурманен лаской, таким острым блаженством было пронизано все тело.

Я погнал машину, и очень скоро мы выехали из города на ровную асфальтированную дорогу. Монотонно и глухо гудел мотор. Шоссе набегало на нас и, казалось, обматывалось вокруг колес. Вдалеке виднелись вершины гор. Незаметно, как стрелки часов, они сдвигались и меняли место. Мы мчались на восток, словно соревнуясь с землей.

Майя что-то напевала и, казалось, не помнила обо мне вовсе. Но ее длинные пальцы, лежавшие на моем плече, передавали тайные ее желания и мысли. В открытые окна врывался ветер, трепал ее волосы, остужал разгоряченное лицо. Мне казалось, что я слышу, как бьется в ее жилах кровь, как приближается с глухим гулом к ее глазам всепоглощающий, палящий огонь… Головокружительная скорость, дыхание, прерывистое, как порывы ветра, мозг, затуманенный вином, и страсть, как горячий скакун… все вместе бросилось Майе в голову, и глаза ее затуманило желание. Не знаю, так ли это было или мне хотелось, чтобы было так.

Майя включила радио, словно почувствовав, что обязательно будет музыка и обязательно такая же пылкая, стремительная, бурная и неиссякаемая. Передавали «Прелюды» Листа. Музыкальные пассажи, убежденные в своем могуществе, упорные, повторяющиеся по спирали поднимались выше и выше, и с каждым повторением становились все более требовательными… Теперь и я уже не мог сдерживаться, музыка увлекла меня, я пел, не слыша сам своего голоса.