Роман Ругин - Ранний ледостав

Карыкур с трудом закинул на плечо заметно потяжелевший от проб рюкзак и поспешил встать на лыжи — не так-то просто было угнаться за стариком…

— Лозар аки, а почему ваше кладбище так далеко в тайге устроено? — успел еще спросить Карыкур, прежде чем они тронулись. — Ведь все наши ханты давно уже своих в поселке хоронят. У речки Халась Соям.

— О сынок. Здесь одна небольшая премудрость есть… Это, знаешь ли, Пал Турам — Бог Высокого Неба так распорядился.

— Не пойму что-то, Лозар аки. Как это — распорядился?

— Ну да, ну да, тебе это, конечно, трудно понять, сынок. Ты же с бумагой знаешься, наполовину городской стал. Но все же, коли спросил, попробую растолковать. — Он устроился поудобнее на своей нарте. — Ну, значит, слушай. Давно уже это было… Как-то мой дед, Лариван, охотился на этом холме весной. Гусь, говорят, хорошо тут раньше летел. На чучело — прямо как дождь падал. Да… сейчас, говорят, тоже есть. Только, конечно, меньше. Ну, словом, щедрое место. Сказывали, дед за утренний перелет до десятка гусей стрелами сваливал. А однажды умудрился — изловил гуся арканом! Метнул, значит, в летящую стаю, а один в нем и запутайся. Кой, кой! Поймать-то он его поймал, да и беду себе накликал…

— Какую беду? Почему накликал? — Карыкур, увлеченный рассказом бригадира, пересел на его нарту.

— Очень просто. Урас! Грех, то есть. Сам этот гусь, стало быть, несчастье и накликал за то, что дед мой Лариван святотатствовал… Ну сам подумай, разве может крылатая птица средь бела дня по своей воле в петлю аркана залезть? А? Да ведь и деда — тоже как будто кто подтолкнул, как будто кто мозги ему перевернул по-другому. Сроду никто в нашем роду арканом не охотился! Аркан, он что — для этого разве? Вот люди потом и говорили: это, мол, злой дух еду наслал. Стало быть, поймал дед гуся… Может, все и обошлось бы, если б пошел дед на Священный мыс, сварил того гуся, да и устроил жертвоприношение. Тогда бы весь грех на себя духи Святого мыса и приняли…

— А он что, Лозар аки, не принес жертву?

— Ну… Он гуся этого домой привез, как простую добычу. Сварили и скушали с моим отцом и с моей матерью…

— Ну, а что дальше-то, Лозар аки, что же случилось-то с дедом Лариваном? — Карыкуру не терпелось узнать, как все же наказали духи деда Ларивана за его «святотатство».

— А дальше, сынок, кара пришла, — неторопливо сказал Лозар.

— Что за кара? Расскажите, Лозар аки, расскажите!

— Ну вот, стало быть, остановился дед в то лето со своим личным стадом вблизи озера Воянг Тув… Место, сам видишь, голое, удобное для выпаса, ягельное. Ну и чум дед поставил хорошо — на том самом холме. Наверху, место обдуваемое, комара меньше… — Лозар закурил трубку, пустил несколько густых струн дыма и продолжал: — Ну вот, слушай дальше. Пасет он себе стадо, да… И вдруг в один из летних дней гром страшным. Гроза, молния — над самым холмом. Такая, говорят, гроза — земля тряслась. Люди все, стало быть, в чуме попрятались. Тут, говорят, как ударило, влетел громовой заряд прямо в чум, никого не тронул, а деда моего — аккурат в лоб. И сразу все стихло, ни грома, ни молнии, только у деда на лбу, говорят, черное пятно осталось… Ну, все так и решили, что это Пал Турам — Высокое Небо его за гуся наказал. Ну, а при такой смерти человека по старым обычаям в том месте хоронили, где его кара настигла.

— Ко-ой! — протянул Карыкур. — Про деда теперь понял. А почему же и отца здесь похоронили, и мать?

— Ну, это уж так они мне завещали. Хотя, если до конца рассказывать, опять же Пал Турам так распорядился.

— Опять?! — не смог скрыть своего изумления Карыкур; он слушал старика, что называется, затаив дыхание.

— Да… Вот, значит, на четвертый год после смерти деда пришли отец с матерью на место захоронения, видят: земля там, ну рядом со срубом, треснула, раскололась. И не просто раскололась — крестом. А уж когда земля в виде креста расходится — это значит, что душа покойника на небо ушла, святым, значит, он стал. Так поверья наши гласят… Отец с матерью перекрестились три раза — солнцу, воде и тайге, и наказали тогда, чтобы похоронили их рядом с дедом Лариваном. Вот так оно все и вышло, сынок… Ну да ладно, — спохватился он, поглядев на солнце. — Совсем мы с тобой заговорились, словно кто заманивает нас. Так будем сидеть — глядишь, солнце и последние связки в свой аркан собрать успеет. Давай трогаться!

Карыкур следовал за бригадиром, который, несмотря на последние слова, ехал не торопясь, не погоняя оленей. Старик сидел на нарте неподвижно, видно было, что он сейчас весь ушел в свои мысли, словно уже вел разговор с родственниками, обитающими в его представлении, как теперь понимал Карыкур, не в нижнем мире, как все обычные покойники, а в верхнем, предназначенном для святых духов. Конечно же, отец и мать Лозара только потому и наказали хоронить их здесь, вдали от людских селений, чтобы вслед за дедом уйти душой в верхний мир.

«А вот интересно, — подумал Карыкур, размышляя обо всем этом, — ведь Лозар, поди, и сам перед смертью пожелает, чтобы его здесь похоронили. Спросить, что ли?» Но едва он представил себе лицо старика, которому он задает этот кощунственный вопрос о смерти, как тут же крепко выругал себя. Мыслимое ли дело, спрашивать у человека о т а к о м!

Решив больше не отвлекаться от дороги, Карыкур начал внимательно приглядываться к местности. Они теперь ехали по длинной прогалине в тайге, тянувшейся, пожалуй, с десяток верст с юга на север. Вне всяких сомнении, этот природный коридор весной и летом становился излюбленным путем для перелетов гусиных стай — немудрено, что как раз здесь-то и совершал свои охотничьи подвиги бригадиров дед… На всем этом голом пространстве встречались только большие кусты багульника, бесчисленное множество кочек, там и сям виднелись куртинки карликовой березки, верхние ветки которой уже начали выглядывать из-под проседавшего снега. И на всем их пути, пока они добирались до невысокого холма, видны были бесчисленные колеи от пригнанной сюда геологами техники. Пока строили вышку, бурили и проводили испытания скважины, колесные и гусеничные машины так изгваздали землю, что даже снег не мог скрыть этих глубоких шрамов…

«Кой! — горько воскликнул про себя Карыкур. — Ведь на этих пастбищах наше стадо должно было нынешней зимой выпасаться. А какой уж тут ягель, если так все перепахано. Правильно Лозар аки говорит: накладно для нас, оленеводов, работают буровики, ох накладно. Нас в техникуме учили: ягель, он двадцать пять лет растет. Сколько же теперь ждать-то придется, чтобы сюда опять олешков пригнать можно было! Верно старик говорит: не жалеют, совсем не жалеют геологи оленьи пастбища…»

Кажется, о том же самом думал и бригадир, потому что, не доехав до холма с полверсты, он вдруг остановился, я когда Карыкур поравнялся с ним, сердито закричал: