Серо Ханзадян - Жажду — дайте воды

Показалась река Нарва, затянутая льдом.

Уже полтора месяца мы в непрерывных боях. Приткнуться бы где-нибудь да выспаться хорошенько!.. То морозно, то оттепель — сырая, противная. И туманы давят душу.

Сегодня двенадцатое февраля. Уже месяц и пятнадцать дней, как мне исполнилось двадцать. Бессонны мои записи.

Восседая на своем коне, еду выбирать новый рубеж для роты. Навстречу мне белый всадник с маленькими усиками, орлиным носом. Поравнялись, оба спешились.

— Привет, брат армянин!..

Это начальник инженерной службы дивизии майор Арто Хачикян. Он ереванский. Высокий, плечистый, внушительный мужчина.

У меня к седлу прилажен хурджин с припасом. Я вынул из него водку. Но Хачикян пить отказался.

— Давно ты из Армении? — спросил он.

— С лета сорок первого.

— Я тоже!.. — Он показал рукой в сторону Нарвы. — Необходимо форсировать реку, пока лед держит. Мы вчера с разведчиками побывали на том берегу.

Арто вдруг предложил мне поменяться конями.

— Он у меня бешеный какой-то, — сказал Арто, — не могу с ним сладить. Ну и к тому же привычки, видно, нет.

Я с радостью помог бы ему, но расстаться с конем, к которому я успел уже привязаться… Арто почувствовал, что я колеблюсь, и не стал настаивать.

Мы разъехались, договорившись встретиться.

Арто Хачикян заронил мне в душу тоску по Армении, частицу тепла в этой вечной стуже. Ведь даже Баграта Хачунца я уже давно не видал.

Интересно, поет ли Арто «Крунк»? Стало грустно, вот-вот всплакну. Сердце захолонуло. И кто его согреет? Шуры рядом нет, дыхание родины испарилось… И когда только кончится эта война? Тут я поймал себя на том, что совсем позабыл о Маро. Я поцеловал торчащие уши коня. Как хорошо, что я не обменял его.

Сегодня опять навалило снегу. Странно, но сегодня праздник. Праздник на фронте: немцы бежали за Нарву, засели на левом берегу.

Мы с Сахновым еле пробираемся по глубокому снегу. Конь мой бредет медленно, с трудом.

Направляемся знакомиться с новыми позициями.

Подошли к берегу Нарвы. Чуть левее — Чудское озеро, а справа, на том берегу, — город Нарва.

Опять встретил Арто Хачикяна на давешнем его белом коне. С ним еще седок, неподвижно вдавленный в седло.

— Что, Арто, конь все еще мучает тебя?

— Нет! — весело крикнул он. — Привык я уже.

— Что нового?

— Ищем удобное место для переправы через реку.

— Ну и как, нашли?

— Найдем. А это мой товарищ. Он — эстонец, военный инженер из восьмого эстонского корпуса. Помогает мне. Знакомьтесь… Мы измерили толщину льда. Хорош. И танки пройдут.

Эстонец — капитан, сапер, худощавый, блондинистый. Знакомимся. Он показывает на правый берег Нарвы:

— Там моя родина.

Угощает меня трофейными немецкими сигаретами. Арто сует мне в карман бутылку водки: это его недельный паек. Я отпиваю прямо из горлышка и передаю бутылку эстонцу. Он делает всего несколько глотков.

— Больше не могу…

Я допиваю все до дна и бросаю пустую бутылку в снег.

— Ваша земля мне очень дорога, — говорю я эстонцу.

— Понимаю вас, — кивает он головой.

— Нет, не совсем понимаете. Я не из вежливости говорю это. Нас сроднил с вашим народом великий армянский просветитель писатель Хачатур Абовян. Он учился в Тарту, в университете.

— А! — радостно улыбается эстонец. — Я как раз родом из-под Тарту.

Осмотреть наши расположения приехал и сам командир дивизии. Сначала мы шли, проваливаясь в снег, потом ползли, пока наконец не показалась ледовая гладь замерзшей реки, укутанная туманом. С того берега фрицы то и дело постреливают из пушек.

Мы залегли. Голова моя на снегу. Внимательно прислушиваюсь к голосу генерала. Он расстелил карту и объясняет командирам полков боевую задачу.

Хочется спать. В полушубке мне тепло, а снег такой мягкий…

Арто тряхнул меня за плечо:

— Не спи, замерзнешь.

Я протер глаза.

— Скоро ли весна, Арто?

— У нас в Араратской долине миндаль уже зацвел… Во мне не пробуждается тоска. Забылись уже и краски весны, и аромат цветущего миндаля.

Также ползком вернулись мы к нашим лошадям и саням. Командир дивизии подозвал меня и еще трех офицеров.

— Вы — старший лейтенант. Поздравляю.

Сонливости моей как не бывало. Я вытянулся, как положено. Генерал прикрепил к моим погонам еще по одной звездочке, по сверкающей белой снежинке.

— Глядишь, и до генерала дослужишься, сынок. Молодец!

Я подбежал к своему коню, вскочил в седло.

— Эй, браток, — шепчу ему в ухо, — а у меня на родине сейчас миндаль цветет. И я уже старший лейтенант. Что скажешь?

Конь пустился в галоп. Как это здорово — мчаться по белому снегу. Вспомнилось, что цветы миндаля тоже белые как снег и мягкие-мягкие. Только они теплые…

Сегодня восемнадцатое февраля. Месяц и двадцать один день, как мне исполнилось двадцать. В записях моих дух братства.

Сегодня мы будем форсировать реку.

На наше счастье, туман заволок всю землю. В атакующую группу я беру с собой одного связиста. Двух других оставляю на этом берегу. К чему и их подвергать риску, вполне обойдусь одним.

Шура идет со штабистами, на боку у нее, как всегда, санитарная сумка. Я посоветовал было ей остаться с двумя моими связистами на этом берегу. На что она сказала:

— Только с одним условием: тогда и ты останешься со мной.

— Я или кто-то другой, разве это так важно!

— Зачем ты меня мучаешь! — с раздражением прошептала она.

Мне стало жаль ее. Ведь она мне родная, она дорога мне.

Я оставил ее плачущей и побежал к командиру полка.

«А до смерти четыре шага…»

Мы у берега реки.

Зимний день, морозный и туманный. С нашего берега несколько сотен орудий, минометов и «катюш» ведут артобстрел, прощупывают огневые точки противника, заодно и спеси ему поубавят.

Командир полка устроился с телефоном и рацией в воронке от снаряда. Он спросил меня, готова ли моя батарея форсировать реку.

— Так точно, готова! — доложил я. — Как только выступит пехота, мои минометы последуют за нею.

Мы из воронки ведем наблюдение за противником. Над рекой стелется туман, и потому почти ничего не видно. Я осмеливаюсь сказать командиру полка, что неплохо бы под прикрытием тумана вывести полк к тому берегу.

— Я тоже об этом думаю, — ответил он мне и тут же вызвал командиров батальонов и приказал им немедленно начинать переправу.

— Бесшумно по льду подведите роты к берегу. Как только мы перенесем огонь артиллерии в глубь немецких позиций — начинайте атаковать.

Сказал и как-то вдруг сник. Сам себе, что ли, удивился, испугался? В огонь ведь людей посылает…