Вячеслав Ковалевский - Брат и сестра

Сейчас им обеим очень хотелось играть. Но в то время как Зоя, ринувшись в игру прямо с бега, делала это от полноты своей радости, Люся пришла на площадку, чтобы заглушить ощущение неудачи: ведь она надеялась, что ее сочинение, а не Зоино будет прочтено вслух для всего класса. Теперь она пришла сюда, чтобы взять реванш хотя бы здесь, на площадке.

Нажав рукою на сетку, — сетка хорошо пружинила, — Зоя крикнула:

— Товарищи! Каждая минута дорога, давайте начинать!

Казалось бы, это вполне совпадало с интересами Люси Уткиной, однако Люся сказала:

— Ну, Зоя, если тебе так некогда — иди, пожалуйста, домой! Раз поднялся спор — надо натянуть по всем правилам.

Но Зоя, встряхнув головой, как бы желая сказать: «Какие здесь могут быть споры!» — и одновременно этим движением откидывая упавшую на лоб прядь черных волос, подстриженных, как у мальчика, мгновенно преобразилась. Она перехватила на лету кем-то посланный через сетку мяч, ударила им о землю и побежала с ним к задней линии, все время ударяя мяч рукой и гоня его перед собой, как делала она это в детстве, играя в узеньком коридоре их коммунальной квартиры.

Игра началась.

Подавала Зоя. Она не рассчитала сил: мяч «свечкой» взвился от ее удара, и сразу стало видно, что он идет за черту. Шура Космодемьянский успел крикнуть:

— Зойка, что ты делаешь? Побьешь стекла в трамвае!

Видя, что Шура все-таки собирается «вытянуть» мяч, Петя Симонов и Ярослав Хромов крикнули в один голос:

— Не бери — аут!

Но Шура уже подпрыгнул и сумел отбить мяч. На Зоиной стороне мяч приняла Лиза Пчельникова. Стоявшая на втором номере Ната Беликова растерялась. Зоя вырвалась вперед, чтобы спасти положение. Коля Коркин, замирая от волнения, скороговоркой попросил ее:

— Зоинька, голубушка, накинь мне длинный!

Зоя удачно подала ему, и Коркин, очень высоко подпрыгнув, вбил через сетку, казалось, «мертвый» мяч. Но Люся Уткина, игравшая в противоположной команде, мгновенно присела и взяла этот трудный мяч, — он с сильным треском влип в ее ладони и, отскочив, пошел обратно через сетку.

— Ребята, не «стрелять»! — крикнул Симонов. — Играем на три паса!

— При чем тут «три паса»? — обиделся за Люсю Терпачев. — Молодец Люся — какой мяч взяла!

Пока он успел это вымолвить, мяч уже возвратился и упал на землю около ног Терпачева.

— Спишь, Витя! — добродушно упрекнул его Шура.

— Только начали играть, а уже не продохнешь от разговоров, — сказала Люся Уткина.

— Внимание! — крикнула Зоя. — Продолжаем! Кто-нибудь ведите счет.

— Я посужу! — сказал, становясь у столба под сетку, приятель Виктора Терпачева, Яша Шварц, отличавшийся тем, что у него зимой и летом жарко горели красные, большие, хрящеватые уши, словно он только что выскочил из бани. Шварца не принимали ни в одну партию за то, что он мазал, но если в игре участвовал Виктор Терпачев, значит Шварц находился где-то поблизости.

На этот раз Зоя удачно подала мяч и он долго носился над сеткой с одной половины на другую — никто не мог его забить. Минуты две все молчали, слышались только тугие удары по мячу и учащенное дыхание игроков да шарканье по земле и торопливый, неровный топот ног при внезапных прыжках и перебежках. Но чем дольше мяч был в игре и не падал на землю, тем жарче накалялся азарт, — молчать становилось невозможно. Послышались реплики, торопливые просьбы:

— Дай мне!

— Олег, не лезь на чужой мяч!

— Не «стреляйте»! Товарищи, играем с распасовкой!

— Захват!

Шура играл с азартом. Через пять минут рубашка на нем была уже вся в темных пятнах от пота.

В шестом классе товарищи дали Шуре кличку «Ведмедь» за его добродушную улыбку и наивную застенчивость, сочетавшуюся с большой для его возраста физической силой, за его преждевременную солидность и невозмутимо спокойные жесты.

Как только Шура начал помнить себя, с самого раннего детства, он всегда был самым высоким среди сверстников. Постороннему человеку сразу бросалась в глаза несуразность его роста, когда Шуру видели играющим в палочку-выручалочку вместе с малышами или же гоняющим с ними футбольный мяч на улице. Если кто-нибудь разбивал мячом стекло или же случалось в компании играющих еще какое-нибудь чрезвычайное происшествие — первым виновником считался только Шура Космодемьянский.

Брат был младше сестры, но учились Зоя и Шура в одном классе. Это произошло потому, что, когда Зоя должна была первый раз в жизни переступить порог школы (через несколько дней Зое исполнялось уже восемь лет), Шуру просто не с кем было оставить дома. Отец и мать уходили рано, они работали: Анатолий Петрович бухгалтером в Тимирязевской академии, а Любовь Тимофеевна — учительницей в начальной школе, тоже недалеко от академии. Обычно дети оставались одни. Мать беспокоилась о Зое и Шуре во время уроков. Однако она была совершенно уверена: если Шура затеет какую-нибудь опасную игру или шалость — Зоя обязательно его остановит. Зоя с младенческих лет привыкла, что она старшая, а Шура — маленький, она рано научилась помогать матери одевать Шуру и обувать, умывать его и кормить, следить за тем, чтобы Шура чего-нибудь не разбил и не ушибся. Зоя и Шура всегда были неразлучны, поэтому для них не было ничего странного в том, что мать привела их в школу обоих вместе: совершенно естественно, что брат и сестра сели на одну парту.

Когда перешли в четвертый класс, Шура наотрез отказался сидеть на одной парте с сестрой.

Это был первый шаг Шуры на пути к самостоятельности. С этой осени он еще нетерпимее относился к какой бы то ни было опеке. Если Зоя, сидевшая впереди, оглядывалась во время урока и следила, как ведет себя Шура, он злился, морщил лоб и начинал ерзать на парте.

Однако на деле, и в школе и дома, Зоя всегда оказывалась более опытной, более взрослой и самостоятельной. Это проявлялось во всем — и в повседневных мелочах домашнего быта, когда надо было помочь матери по хозяйству, и в делах более сложных, — хотя бы во время приготовления заданных на завтра уроков. Шура робел и терялся при разговорах со взрослыми. Если какое-нибудь поручение матери требовало объяснений со взрослыми, он старался отделаться от него, сваливая на Зою. В отношениях с матерью у Шуры долгое время сохранялось много ребяческого, хотя Любовь Тимофеевна никогда своих детей не баловала и особенно после смерти мужа воспитывала их в суровой простоте и правдивости, готовила к трудовой жизни. Зоя любила помогать матери, всегда старалась угадать, в чем мать нуждается, и не ждала напоминаний.

Иногда по вечерам, когда все уроки уже приготовлены, а отец и мать все еще не возвращались с работы, Шура поднимал возню, старался раздразнить Зою. Начиналась шумная беготня. Шура был намного сильнее Зои, но никогда не делал ей больно. Ему важно было только доказать свое физическое превосходство — во что бы то ни стало догнать Зою, схватить ее за руки и свести их вместе в свою ладонь, как бы связать Зою, чтобы она не могла вырваться. Но и тут Зоя вдруг находила какое-нибудь насмешливое, убедительное словечко или же просто говорила: «Ну, хватит — надоело!», но говорила таким тоном, что веселая возня сразу же теряла свою прелесть, и Шура отпускал сестру на свободу.