Василий Цаголов - Набат

Пришел в себя на печи. Сразу же пошевелил ногами: целы. Поднял кверху руки: тоже. Что же случилось с ним? Послышались шаги, и он приподнялся на локтях.

— Ай да Илья Муромец! Отоспался? Сутки ты храпел. Ну, когда так, значит здоров, — обрадовался дед.

Присел Асланбек, посмотрел на Михеича.

— Где я?

— В деревне.

— Немцы есть?

— Были.

— Наши далеко ушли?

— Не очень, догнать можно, если захочешь.

— Спасибо, Михеич.

— Не надо… Понял?

Мягко ступая, дед вышел.

Асланбек улегся на спину, попытался вспомнить, что же случилось с ним…

…В полночь скрытно снялись с позиций, прошли через вымерший город на окраину, к дороге… Он помогал артиллеристам катить руками заряженное орудие стволом к неприятелю. Что же было потом?

Снялись с позиций… быстрым шагом шли по улицам…

А дальше?

Катили орудие…

Неторопливый, деловитый голос лейтенанта: «Приготовить гранаты».

А потом, потом?

Орудие.

Гранаты.

«Ура-а-а!» Что-то вспыхнуло перед ним, и… Что было потом, как ни силился, не мог восстановить в памяти.

В избе неслышно появился Михеич; он бережно нес перед собой миску.

— Сейчас, миленький, мы тебя накормим.

Поставил миску на стол, потер руки:

— Семен Егорыч говорит, что ты контуженый. А он у меня ученый, все знает. Видать, так, потому что искал я на тебе свежую ранку да не нашел, слава богу.

Асланбек свесил голову сверху:

— Спасли вы меня…

— Господи, кончай ты молиться на меня.

Дед протянул миску:

— Кушай, потом липовым чайком напою.

— Подожди, отец.

Асланбек отстранил руку с миской, он не чувствовал голода:

— Мне надо уходить к своим.

— Понятное дело, опасно тебе оставаться здесь, того и гляди, заявятся немцы.

— Помоги, Михеич.

Посмотрел снизу вверх старик, с расстановкой сказал:

— Стар я уже, глуховат, глаза плохо видят, — дед прищурился. — Придет ноченька, Семен Егорыч проводит тебя в путь-дорогу, он все тропинки знает, догонишь своих. Не думаю, чтобы далеко ушли, утром слышно было, как пушки ахают.

Проглотил Асланбек ломтик ржаного, быстро опорожнил миску, маленькими глотками выпил из кружки душистый чай с леденцом. Наевшись, сполз с печи, прошелся по комнате, вначале неуверенно, потом быстрей, так что половицы заскрипели: «к своим, к своим…»

Остановился у окна, затянутого причудливыми узорами, но тут же снова заходил по комнате.

Дед устроился под образами. Орудуя шилом и иглой, чинил валенок, изредка бросая на Асланбека взгляд через плечо, и когда тот в изнеможении опустился на стул, отложил работу, снял очки.

— Михеич, дорогой, отправь меня сегодня, сейчас! Где Семен?

— Непоседа наш Семен Егорыч… Давеча ушел, не открылся куда. Теперешний народ скрытный… Как стемнеет, так появится, и я в дорогу тебя снаряжу.

— Спасибо!

На столе лежала радиограмма командующего фронтом. Хетагурову грозили военным трибуналом за то, что оставил Ракитино без приказа. Командующий направил в армию начальника артиллерии фронта для расследования и принятия строгих мер, вплоть до расстрела.

Задуматься, однако, над последствиями Хетагурову было недосуг.

Два дня противник не проявлял активности на его участке, бои носили местный характер, переходили в частые, дерзкие контратаки во фланг и тыл немцев.

Командующий фронтом установил новые разграничительные линии. Его директива заканчивалась категорически: «Рубеж является стратегическим. Приказываю стоять насмерть! Ни шагу назад!»

В глубине леса Асланбек, чертыхаясь, склонился над лыжами.

— Ты чего? — спросил Семен.

— Не хочу лыжи, пешком пойду, — в бессильном отчаяния воскликнул Асланбек, выбившийся окончательно из сил.

— Здесь, знаешь, как глубоко? Во!

Семен скинул варежку и ребром ладони провел по горлу.

Измученный Асланбек разогнул спину и посмотрел на Семена: тот сунул палку в снег, и рука исчезла по самый локоть.

— А ты говоришь… — торжествующе сказал Семен. — Без лыж он пойдет… Иди, я не держу тебя.

— Слушай, я молчу, как это дерево.

— По твоим глазам вижу, не поверил… А деревья не молчат, прислушайся.

Впервые в жизни Асланбек надел лыжи. Были минуты в пути, когда он в изнеможении валился коленями на лыжи, как его учил Семен, и отдыхал. Упади в сторону — утонул бы в снегу. Каждый раз, пока Асланбек отдыхал, Семен терпелива ждал, а если он долго не поднимался, то мальчишка не уговаривал, не старался помочь, а бубнил себе под нос: «Фашисты, сказывают, в соседней деревне трех красноармейцев замучили… И хозяйку расстреляли для острастки, чтобы другие не скрывали наших». Асланбек быстро разгадал бесхитростную, уловку Семена, но виду не подал. Поднимался, и они снова тащились в направлении фронта.

Сбросил с плеч котомку Семен, извлек из нее лопатку с коротким черенком, выбрал высокую сосну, в два обхвата, стал разгребать под ней снег, пока не выкопал глубокую, просторную нору, завесил домотканым рядном.

— Залазь, сейчас надышим. Будет жарко, как в бане.

Подумал Асланбек о том, что сталось бы с ним, не найди его этот шустрый мальчуган. Ну, очнулся бы, уполз с поля боя. А потом?

Освободив ноги от креплений, Семен приподнял полог и спустился в нору. За ним полез Асланбек и, усевшись рядом со своим спасителем, устало закрыл глаза.

Теперь, кажется, мучения остались позади, и до своих не более двух километров. Так уверял опять же Семен, мол, по орудийным вспышкам определил. «Откуда он все знает?», — удивлялся Асланбек, но тут же говорил самому себе: «Не маленький».

Остаток пути к линии фронта Семен наказывал проделать также на лыжах, потом ползти и все время держаться правее, не уходить далеко от опушки, а то можно угодить к немцам. А когда рядом лес, и на сердце спокойнее, чуть что — укрылся в нем. Немцы далеко в лес не пойдут, боятся партизан. Он прижался к Семену, обхватил его обеими руками и задремал.

Первым проснулся Семен. Трещали на морозе деревья. Выбираясь наружу, мальчик задел Асланбека, и тот вскочил, ухватился за автомат.

— Ты чего? — проговорил Семен, дрожа. — Погоди, я сейчас.

Присел Асланбек, скинул шерстяные варежки, подаренные дедом на прощанье, протер глаза, прислушался: со стороны фронта доносился орудийный гул. Выстрелы, то частые, будто кто-то спешил отстреляться, то редкие, с тяжелым уставшим выдохом: «Уфф!»

— Совсем рядом наши, — прошептал вернувшийся Семен. — До рассвета доберешься, а то и раньше…

Он зябко повел плечами, потер руки:

— Ну и лют мороз нынче!

Устроился на прежнее место рядом с Асланбеком и, уткнувшись головой в колени, предложил:

— Поедим, а то тебе скоро в дорогу.

— Пойдем со мной, — неожиданно предложил Асланбек.