Тембот Керашев - Дорога к счастью

Доготлуко узнал рассказчика по голосу и крикнул:

— Тыху! Поди сюда!

— Доготлук, это ты? — отозвался тот, подходя. И, понизив голос, удрученно прибавил: — Провели меня!.. Обрати внимание, — опять неудача!

— «Обрати внимание, обрати внимание!» — зло передразнил его Доготлуко. — Ты пропустил момент, когда надо было обратить внимание! В какую сторону они скрылись? На это ты хоть обратил внимание?

— Они по этой улице побежали. Я не мог их преследовать, потому что перестреливался с одним из них. Думал, если подраню одного, то и других найдем!

Биболэт прислушался к ночным звукам. Собаки лаяли уже разрозненно, поодиночке. «Значит, похитители, если не выбрались из аула, то уже засели в каком-нибудь доме», — решил он. Отозвав в сторону Доготлуко, он сказал ему:

— Надо поскорее оцепить аул комсомольцами, которые имеют при себе оружие. Прежде всего пусть окружат вот этот край аула. Мы с тобой пойдем в аулсовет и организуем поголовный обыск.

Доготлуко вызвал из темноты комсомольцев и шепотом отдал приказания. Мхамет присоединился к комсомольцам.

— Кто этот, которого ты назвал — Тыху? И каким образом он оказался с револьвером в руках в самый момент похищения девушки? Он что — комсомолец? — спросил Биболэт Доготлуко по дороге в аулсовет.

— Да, комсомолец! — сказал Доготлуко. — Парень надежный. Когда по аулу пошли упорные слухи о намерении Измаила похитить Нафисет, я поставил секретный комсомольский караул близ двора Устаноковых. Непонятно, как это они могли вынести девушку и где в это время был Тыху?

В аулсовет набилось уже много народу. Председатель, делая строгий вид, бестолку бегал и прикрикивал то на того, то на другого, но ничего не предпринимал. Не обращая на него внимания, Биболэт сказал собравшимся:

— Шеджериевцы! В вашем ауле совершилось неслыханное злодеяние. Трудно выразить словами, насколько дико и бесчеловечно это похищение девушки. Позор падет на весь ваш аул. Надо скорее предотвратить позор всего аула, вернее, не только аула, но и всего нашего края. Надо сейчас же, немедленно устроить поголовный обыск во всех домах. Эти негодяи, повидимому, еще не выбрались из аула!

Из среды собравшихся выступил вперед кряжистый человек средних лет, в широкой рубашке нараспашку, с лицом кретина и хриплым, неприятным голосом. Со зловещим спокойствием и затаенной враждой он обратился к Биболэту:

— Ты, наш гость, совсем позабыл о том, что называется приличием! К лицу ли тебе из-за того лишь, что увезли твою невесту, будоражить весь аул? Если ты так жалеешь свою невесту, будь мужчиной и сам спасай ее. Разве впервые случается, что девушку увозят? Нашел тоже диковину! Завтра две семьи уладят между собою дело, сроднятся, и весь шум-гам, который ты поднял здесь, будет ни к чему…

Человеку не дал кончить Халяхо; он двинулся на него с поднятой палкой.

— Видите вы этого негодяя? — крикнул он. — Разве мы не знаем тебя, разве мы не знаем цену твоей приверженности адыгейским обычаям! Ты сообщник той собаки, которая совершила это неслыханное дело, покрыв позором наш аул! Таких, как ты, воров и картежников, давно надо было бы выгнать из аула палками!

Халяхо размахнулся палкой, но его удержали.

«Где я этого человека видел, где я слышал его хриплый голос?» — пытался вспомнить Биболэт. Его мысль обшарила все уголки памяти, и, наконец, он вспомнил ту ночь, когда в компании молодежи он впервые посетил девичью Устаноковых. Этот человек пришел тогда с Измаилом. Он вспомнил даже его имя — Лыхуж. Дополнив свои тогдашние впечатления той характеристикой, которую дал Халяхо этому человеку сейчас, Биболэт сразу сообразил, с кем имеет дело.

Подняв руку, он твердо сказал:

— Тише, успокойтесь!

Когда шум немного утих, он обратился к Лыхужу и, с презрением, отчеканивая каждое слово, ответил ему:

— До этого момента я не знал, что ты представляешь собой. Но твои слова объяснили мне все. Мы знаем, чью песню ты поешь, и постараемся сделать так, чтобы это «обычное», по-твоему, явление стало для тех, кто причастен к нему, совсем необычным и очень плачевным!

Говоря так, Биболэт заметил, как Доготлуко многозначительно указал глазами на Лыхужа — «смотри за ним», а сам вместе с двумя парнями выскользнул из помещения аулсовета.

Мнение большинства сходилось к тому, что надо немедленно обшарить весь аул, а если похитители не окажутся в ауле, сесть на коней и обшарить все окрестные леса и хутора.

Тем временем Лыхуж отошел к двери и попытался незаметно скрыться. Биболэт, не выпускавший его из поля зрения, заметил это и остановил его.

— Эй, знаком, куда направляешься?! — крикнул он. Тот остановился и злобно проворчал:

— Что я, не волен итти, куда хочу?

— Нет, не волен! — твердо объявил Биболэт. — Мы знаем, что в твоем сердце нет благих намерений и что в этом деле ты с теми, которые совершили преступление. Поэтому мы попросим тебя задержаться здесь.

— Верно, верно! — послышалось среди собравшихся. — Нельзя его отпускать! Он соглядатаем ихним явился сюда!

— Раз он собирался ускользнуть, значит они здесь в ауле скрылись!

Председатель аулсовета задержал Лыхужа, приставив к нему караул.

Неожиданное открытие, сделанное Нафисет на празднестве автономии, заставило ее позабыть об опасности, висевшей над ней. Увидя Биболэта рядом с красивой, со вкусом одетой женщиной, она все поняла… Это сразу разъяснило ей, почему Биболэт не ответил на ее письмо…

Она почувствовала себя так, словно крылья, поддерживающие ее, вдруг обломились и она упала наземь. Потускнел в ее глазах солнечный свет, она потеряла всякий интерес к торжественному веселью джегу. Ей хотелось упасть наземь и разразиться рыданиями. Но когда подошла ее очередь танцевать, в ней вспыхнуло безотчетное желание забыться в танце и блеснуть в яркой беспечной резвости, — пусть не подумает, что она сколько-нибудь удручена его невниманием…

После танца она еще некоторое время крепилась, но потом ей стало невмоготу, и она подозвала Доготлуко и попросила отвести ее на квартиру…

…Ни дороги, по которой везли ее домой, ни длительности пути она не заметила. Она подставляла пылающие щеки степному ветру, но и ветер не охлаждал их. Задетое самолюбие и гнетущее сожаление о злополучном письме больно жалили ее сердце…

Ей казалось, что как только она попадет домой, ей будет легче. Но и дома она не нашла успокоения. Старый дом, в котором она выросла, показался ей странно пустым и чужим. Она старалась не думать о Биболэте, вычеркнуть его из сердца, будто его и нет вовсе в жизни. Но без Биболэта ничего в жизни у нее не оставалось…

В таком состоянии провела Нафисет два бесконечно длинных дня и две ночи. Мать, напуганная состоянием дочери, о немой тревогой, как беззвучная тень, ходила за ней, роняя тяжкие вздохи.