Тембот Керашев - Дорога к счастью

Три года тому назад здесь стояли плавни, прозванные адыгейцами «Шобгож» — Старые Широкие. Цепь таких же плавней со зловещими названиями — «Мишеустовы» плавни, «С панцырем», «С одинокой кишкой», «Двухсторонние» — тянулась вдоль всего левобережья Кубани. Первозданный хаос трясин, камышевая непролазь тянулись на сотню километров, занимая десятки тысяч гектаров. Плавни, с их гнилой, желтовато-зеленой жижей, смертоносным кольцом издавна опоясывали адыгейские земли. Мириады комаров, поднимавшихся оттуда, несли адыгейцам болезнь и вымирание…

А теперь по дну самых страшных плавней «Шобгож», по накатанной, как оселок, дороге мчится машина. Апрельская зелень озимых тучно темнеет по сторонам дороги…

Среди многих поразительных достижений советской Адыгеи едва ли не самым внушительным представлялось Биболэту осушение плавней, — может быть, потому, что в Биболэте свежо было воспоминание о том чувстве жуткой беспомощности и омерзительного содрогания души, которые внушали ему в детстве эти необъятные трясины.

Каждый раз, когда он вновь ступал на дно бывших плавней, в его памяти с особой силой воскресало былое и тем величественнее представлялась ему созидательная работа освобожденного народа. Вид этих необъятных, отвоеванных у болот земель поднимал в Биболэте волну восторга и гордости за свою великую Родину и рождал новые замыслы о победах, еще более грандиозных. Биболэт имел изрядную склонность к мечтаниям такого рода…

Но беспокойство за порученную работу обрывало полет его фантазии. Он понимал, что в ауле Шеджерий, куда он теперь направляется, обстановка очень сложна. Осенью там вступили в колхоз почти сто процентов крестьянских хозяйств. Теперь шестьдесят процентов членов колхоза подали заявления о выходе из него. Задание, которое получил Биболэт, было формулировано лаконично, как боевой приказ: отстоять колхоз.

Биболэт не впервые попадает в «трудный» колхоз. Предстоящие трудности не страшат его, а только озабочивают. Из практики он знает, что каждый новый колхоз это как бы новый участок боя и что все его усилия заранее наметить план действий окажутся напрасными. Направление решающего удара по классовому врагу может быть определено только после ознакомления с обстановкой на месте. Обстановка же в ауле для Биболэта пока неясна.

Машина с воем глотает бесконечную ленту проселочной дороги, захлебывается на ухабах, хрипя вырывается и с еще большей яростью мчится вперед.

Мысли Биболэта, опережая машину, летят в Шеджерий… «Кто там теперь секретарь партячейки? Если бы Доготлуко был там, до такого прорыва не дошло бы. Доготлуко сейчас на учебе… В ауле столько хороших ребят!.. Что же случилось?»

Три года Биболэт не был в ауле Шеджерий после того, как участвовал там в короткой, но острой схватке при попытке похищения Нафисет…

Мысль о Нафисет кольнула еще не зажившую рану в сердце. Он знал, что Нафисет вскоре после того уехала учиться. «Может быть, она теперь в ауле», — подумал Биболэт, но тотчас же безжалостно уличил себя в самообмане, сердито заерзал на месте. «Оставь пустые надежды, — сказал он себе, — прекрасная эта девушка потеряна для тебя навсегда. И ты сам, сам был виноват во всем!» Прерывисто вздохнув, он резким движением достал портсигар. В течение всего дальнейшего пути он был только тем и занят, что отгонял от себя мысли о Нафисет и призрачную надежду, которая пыталась свить себе гнездо в его сердце…

…Вечерело, когда Биболэт подъехал к аулсовету. Выскочив из машины, он на ходу спросил одного из парней, стоявших на крыльце:

— Где можно найти председателя Совета?

— Председатель у себя, — ответил тот и, увидев вышедшую из Совета женщину, добавил: — Вот и председатель.

— Добро пожаловать, Биболэт!

Не веря своим глазам, Биболэт застыл на месте: женщина черкешенка — председатель! И она назвала его по имени…

Так уж повелось за последнее время: на каждом шагу жизнь преподносит неожиданные сюрпризы и радостные перемены. Сам Биболэт бросался в гущу борьбы, напрягал все силы, старался, всюду поспеть… А в короткие минуты передышки отдавался радужным мечтам о будущих плодах этой напряженной борьбы. Иногда ему казалось, что в своих мечтах он слишком далеко забегает вперед. Но жизнь опережала самые смелые его предположения. В пылу увлечения борьбой он упускал из виду одно — что миллионы освобожденных людей охвачены таким же творческим энтузиазмом, как и он сам.

Биболэт не мог предполагать, что великое шествие освобожденной черкешенки начнется так скоро. И он с нескрываемым восторгом смотрел на женщину, идущую к нему.

Движения ее деловито-свободны, в них нет уже прежней робости. Но все же заметны старые привычки: стыдливость и безмолвная робость сквозят в ее улыбке, на ходу она привычным мягким движением прячет выбившуюся прядь волос под черный платок.

Биболэту показалось, что он видел ее когда-то. Особенно знакомы были глубоко сидящие глаза и тяжело нависшие над ними широкие черные брови. Где же он встречался с нею?

— Может быть, ты не узнаешь меня? — сказала женщина без тени обиды и упрека. — А я никогда не забуду тебя. Ты первый пришел мне на помощь в самую трудную минуту моей жизни, когда меня здесь травили. Помнишь, ты присутствовал по моей просьбе на суде стариков в этом здании Совета?..

— А-а, Амдехан! — Биболэт порывисто бросился к ней и крепко пожал руку. — Так ты теперь председатель Совета?

— Да, вроде этого… Но не знаю, справлюсь ли… Заходи, Биболэт, — предложила она.

— Прежде всего мне надо найти секретаря партячейки. Не в отъезде он?

— Нет, никуда не уехал. Сейчас придет сюда, ждем. До вот и он…

Биболэт обернулся в ту сторону, куда указала Амдехан, и удивленно поднял брови: его поразили манеры секретаря. Невысокий человек в темносинем костюме томно перебирал ногами, ставя их с такой осторожностью, словно больше всего на свете боялся запылить ярко начищенные ботинки. Двигался он вяло, и во всей фигуре его не было ни малейших признаков деловитости или озабоченности, что никак не отвечало тревожному состоянию Биболэта. «Вот он, первый виновник прорыва!» — думал Биболэт, с нетерпеливым и неприязненным любопытством поджидая, пока тот подойдет.

— Фасапши, гость! — подчеркнуто традиционно приветствовал секретарь Биболэта. Слова он медленно процеживал сквозь зубы, а в бесцветных глазах, избегающих встречи с собеседником, таилась неприязнь и настороженность…

Беседуя с секретарем в кабинете Амдехан, Биболэт еще острее почувствовал его странную замкнутость и апатичность. Сведения о положении в колхозе приходилось вытягивать из него с трудом. На вопросы он отвечал уклончиво, сухо и умолкал, как злоумышленник, более всего озабоченный тем, чтобы не сказать лишнего. Биболэт смотрел на него и думал: «Враг, или маменькин сынок, отчаявшийся перед трудностями?»