Юрий Мамакин - Адрес личного счастья

Бутырев, взглянув на спешащего Мазура, сразу отвернулся, и совсем не потому, что был недоволен. Просто он к Мазуру относился даже с какой-то нежностью, а сейчас его улыбка оказалась явно неуместной.

Мазур еще не успел поздороваться, как Ревенко уже требовательно спросил:

— Так что там, значит?

Анатолий Егорович всем кивнул, озадаченно выговорил:

— К сожалению, еще минут двадцать! Может, чуть меньше.

— То есть, это дело, как?!. — рявкнул начальник дороги.

Мазур развел руками.

— Семак выбит уже из расписания, так как менялся остродефектный рельс. Но за ним следует по уплотненному графику грузовой сверхтяжелый маршрут. Я распорядился пропускать грузовой без задержки, поскольку у Семака опоздание так или иначе.

В этот момент замолчал оркестр. Ревенко, от ярости сжав кулаки, хотел уже разразиться громогласной нотацией, но, обернувшись к Бутыреву, с удивлением обнаружил, что тот улыбается. Как бы между прочим, секретарь обкома вполголоса заметил:

— Правильное решение, — и тут же, будто бы заполняя возникшую паузу, непринужденно произнес: — Ну раз появилось у нас время, позволю один непраздничный вопрос. На вас жалуются там… Анатолий Егорович. Что это вы никак не можете шабановцам помочь?.. У них ведь руда горит. Немало, прямо скажем. Тысячи тонн.

Мазур сразу вспыхнул:

— Извините, Василий Петрович! Но сколько же можно ездить на чужих плечах? До сих пор они загружают вагон сорок минут, а у нас уже давно — десять! У меня почему-то получается шестьдесят вагонов с «нулевым» простоем, у них — два! Мы же их просто развращаем такой постоянной «помощью»! Я же повторяю ваши собственные слова.

Бутырев, уже нахмурившись, терпеливо пояснил:

— О методах вашей работы подробно поговорим на бюро обкома. Вчера мы как раз обсуждали такую возможность — заслушать Узловское отделение, вот товарищ Щебенов вам все расскажет, а сейчас надо бы помочь. Двести полувагонов для передовиков — это не проблема, не так ли?.. — И уже мягче добавил: — Это просьба обкома.

Ревенко кашлянул и уверенно произнес:

— Мы решим, значит, этот вопрос.

Мазур с большим трудом выдавливает из себя слова:

— Василий Петрович… я в очередной раз отказываюсь ломать весь порядок работы на Узловой. Это не руководство! Это хаос! Я дезорганизую ритм двадцати — тридцати предприятий! И не просто дезорганизую. Я разрушу — здесь, они разрушат — дальше! Пока это же волна не обрушится снова… на меня же!

Усмехнувшись, Нырков снисходительно заметил:

— Анатолий Егорович… ну не надо так уж… Апокалипсис не грядет! Тут конкретно помочь надо, а не упрямиться… Правда ведь, Егор Матвеевич?.. Скажите!

— Эх… — громко вздохнул дед Егор. — Сказал бы и коток, да язык короток!

Ревенко, с трудом сдерживаясь, жестко отрубил Мазуру:

— Передадите, это дело, двести полувагонов Шабановскому отделению! Приказ, значит.

— Слушаюсь… — отвернувшись, сухо произносит Мазур.

Вдалеке послышался короткий сигнал локомотива.

Подбежал Кабанов, взволнованно сообщил:

— Семак на подходе!

Все направились к трибуне.

В огромном проеме цеха появился украшенный кумачом и цветами тепловоз Семака. «Принимай, Родина, миллионный километр грузовых перевозок!» — алеют слова на транспаранте.

Оркестр грянул марш.

Дорофей Семак выглядывал из кабины тепловоза. Он смущенно разводил руками в ответ на аплодисменты: всякое в нашей работе бывает!

Сначала машиниста приветствовал Ревенко, отметив, какая это высокая заслуга перед государством — миллионный километр перевозок без нарушений. Потом Семака поздравили председатель Дорпрофсожа Нырков и начальник отделения Мазур, и только затем уж Семака обняли друзья-машинисты, а вместе с ними расцеловал Дорофея Григорьевича и его помощник и ученик — Вася Огарков, которому не сегодня завтра предстояла первая самостоятельная поездка. В заключение на митинге выступил Бутырев.

Говорил о делах в области, о задачах транспорта, а в конце обратился запросто к Семаку и расцеловал его. Дорофей растрогался, смахнул слезу, невнятно забормотал что-то и сбился. Но присутствующее телевидение осталось довольно эпизодом. На экране этот кадр должен получиться «живым»…

Вася Огарков вроде бы в шутку предложил машинистам отметить знаменательное событие, а также свой переход на самостоятельное вождение в деповском буфете. Но Дорофей Григорьевич, приняв предложение в принципе, наотрез отказался от общепита: если уж праздновать, то по-людски: дома, где, к слову, так же, как и в буфете, всем заправляет его дочь Клавдия. Тут Дорофей Григорьевич хитро подмигнул Васе, догадываясь, что именно Клавдия и была для того причиной разговора о буфете…

Весь буфет Клавдии представлял собой две смежные комнаты. Маленькая, метров шестнадцати, — подсобка. И большая, метров сорока, — зал обслуживания посетителей, где стояли высокие столики с мраморными круглыми крышками на металлических стойках.

Буфет считался образцово-показательным. На стене висели три грамоты и вымпел Дорпрофсожа рядом с репродукцией знаменитой картины художника Шишкина «Утро в сосновом лесу». На противоположной стене на листе ватмана было написано красивым почерком: «Уважаемые товарищи! Обслуживающий персонал нашего буфета борется за звание коллектива коммунистического труда. Просьба соблюдать чистоту и порядок. Вам будет приятно самим».

Последняя строчка стала предметом серьезного спора Клавдии с Сергеем Павловичем Нырковым, когда тот специально посетил образцово-показательный буфет депо станции Узловая.

Сергей Павлович, ознакомившись вкратце с постановкой работы на месте, в общем одобрил деятельность коллектива и уже было направился к выходу, но, прочитав объявление, вдруг вернулся назад, прочитал все сначала — уже медленнее и внимательнее — и спросил у Клавдии:

— Это как же понимать? — Он подчеркнул ногтем последние слова. (Если присмотреться, эту черту можно заметить и сейчас.)

В ответ Клавдия только повела плечами:

— Так и понимать, как написано!

Не нравился Клавдии председатель Дорпрофсожа. А если уж ей кто не по нутру, она скрывать не станет. Ну, а Сергей Павлович, человек тонкий, не мог тут же не почувствовать ее отношения…

Наконец Нырков перестал улыбаться и дал четкое указание:

— Это все снять! Переписать без последней строчки! Что за отсебятина?.. «Приятно самим»! Наглядная агитация существует не для того, чтобы каждый…

Сергей Павлович не подыскал подходящего продолжения и закончил фразу резким жестом, приказывающим сделать все как надо, без возражений.

Но Клавдия ответила подчеркнуто спокойно и обстоятельно: