Юрий Мамакин - Адрес личного счастья

Потом — сорок первый год. Вызвался на санитарные летучки. Вывозил раненых с фронта. Самого ранили, отлежался. Осколок тот и сейчас дома есть. Опять фронт. Теперь попал в паровозную колонну. Здесь уже прямо-таки чудеса творили. Деревянными пробками забивали в котле дырки от немецких пуль. Уголь кончался — дрова рубили. Вода кончалась — лед растапливали. Ярость была, гордость была! Достоинство! Мазут кончался — свечи стеариновые догадались в ход пустить. Хитроумный прибор сделали вместо искроуловителя, чтоб маскироваться от истребителей. Спали на угле, минуты считали. Второй раз ранили тяжело — в госпиталь довезли чудом. Рядом лежал на койке тоже тяжелораненый. Звали его Василием Петровичем. Тот о себе, правда, много не рассказывал, больше расспрашивал. А когда выписывался, сказал: «Пойдешь в Управление дороги, обратишься в кадры. На паровоз тебя уже врачи не пустят — ну да подыщут тебе что-нибудь. — И улыбнулся. — Возможно, и встретимся когда-то». Так стал машинист Анатолий Егорович Мазур заместителем начальника локомотивной службы в Управлении дороги… Потом, уже после войны, в институт поступил. Заочно окончил.

А к Узловскому отделению давно присматривался. Тянуло его оно. К тому времени опыт накопился. Узловая сложным орешком была. Нигде так часто НОДы не менялись, как там. То заболел человек, то сняли его, то сам запросится уйти…

Ну и к Мазуру внимание росло. Ценили его. И когда предложили пойти на Узловую — он почти не раздумывал. На заседании бюро обкома и встретился он — с кем бы вы думали? — с Василием Петровичем Бутыревым, что рядом лежал в госпитале…

Анатолий Егорович медленно поднялся по лестнице, открыл дверь, хотел было снять пальто, потом с любопытством взглянул на себя в зеркало: что-то уже изменилось в нем?..

Анна Михайловна спросила из кухни:

— Толя, это ты?..

— Нет. Не я.

Она вышла к нему и, едва взглянув, спросила:

— Что у тебя случилось?

— Ничего. Просто вот стою и думаю: а не пригласить ли мне тебя прогуляться?..

— Сейчас?.. Что произошло, Толя?

— Да вот как-то редко мы с тобой гуляем… все времени нет…

— Толя! — строго произнесла Анна Михайловна. — Что случилось?

Вылез в коридор и дед Егор, она ему сказала:

— Егор Матвеевич! Там Яковлева костюм купила, а он им не подходит. Мы с Толиком сходим посмотрим. Вы Мише ужин разогреете?..

— Разогрею, разогрею…

Они вышли из парадного. Анатолий Егорович взял жену под руку, коротко и любопытно заглянул ей в лицо. Она рассмеялась.

— Ты чего?

Анна Михайловна пожала плечами:

— Не знаю… — И вдруг снова вспомнила, торопливо спросила: — Так что случилось? Ну!..

А Мазур все смотрел на нее и молчал. Она поправила косынку.

— У меня что-то не в порядке?.. Чего ты так смотришь?

Он медленно проговорил:

— Неправильно мы с тобой жили… вот что я тебе скажу!

— Интересно! Просто даже захватывающее сообщение! — Анна Михайловна толкнула его плечом — по недавнему времени вольность немыслимая, но она женским своим чутьем мгновенно уловила, что не только может — должна так вот подурачиться. — Так рассказывай! Рассказывай, не томи!..

— Тяжело, — признался Мазур.

— Ты смотри: скоро почки набухнут! Давай веточку от вербы отломим и поставим в воду! Помнишь, я раньше всегда так делала?

Он не ответил, и Анна Михайловна легко вздохнула:

— Ну да… не помнишь…

— Аня… — Его голос прозвучал так непривычно неуверенно, что она даже рассмеялась. — Давай в гастроном зайдем?

— Вина купим? — догадалась Анна Михайловна и принялась весело его рассматривать. — Веришь, я сейчас даже не знаю, как себя вести с тобой! Так интересно!

— А раньше знала?

— Да… всегда знала…

— И не жалеешь?

— Ну что ты, Толя!.. Я ведь счастлива с тобой!

Он мрачно кивнул:

— Да, я знаю…

Анна Михайловна решительно потянула его на другую сторону улицы:

— Идем на проспект, там гастроном до одиннадцати открыт. Ты чего хочешь?

— Водки.

— Водку уже не дадут. Придется обойтись. Угощу-ка я тебя коньяком по такому случаю: ты мне этот вечер подарил, правда?

— М-да… один вечер почти за двадцать лет…

— Потому он и такой! А если б каждый день… да и вообще… хватит говорить о прошлом! «Згадала баба, як дівкою була»!

— Ты сама во многом виновата… ведь ты только соглашалась со мной, ну и…

— Ничего не «ну и»! Я, как могла, помогала вырасти замечательному командиру транспорта и тем очень горжусь!

— Сняли меня… Аня…

Она перебила:

— Я чувствовала… Не веришь? Я не знаю, в чем дело, и не буду сейчас мучить расспросами… Будем считать, что транспорт вернул мне мужа! Это ведь тоже неплохо, правда?..

— Мужа, которого раньше не было?..

— Ну-у… можно, наверное, и так сказать, но ведь от этого ничего не изменится…

— Не изменится?..

— Мне, ты знаешь… — Она задумалась. — Мне, в общем-то, непонятны женщины, для которых муж — это занимаемая им должность…

— Я теперь буду картошку тебе носить с базара…

Она взяла его за руку и погладила:

— Толик… не надо носить картошку… Просто попробуй остаться самим собой… Я же в тебя верю, как всегда…

— Да, я тоже в себя верил… до сегодняшнего дня… Даже слишком, как теперь оказалось! Мне и в голову прийти не могло, что это так просто… раз — и будь здоров! Поминай как звали! А звали-то Мазур!

— Мазур — в позе обиженного мальчика?..

— С Узловой не уйду! Моя работа — здесь. Что-что, а работу-то у меня никто не отнимет!

— Ты должен завтра же пойти в обком.

— А вот этого они не дождутся! На коленках ползать не обучен! И все, Аня, хватит об этом!..

В этот вечер картину Михаил застал дома, в общем-то, обычную: Дорофей Семак и дед Егор пили на кухне чай с медом. Однако вид обоих Михаила сразу же насторожил, хотя разговор между ними и шел отвлеченный. Дед Егор наливал горячий чай в блюдце, сосредоточенно и мрачно дул в него, а Дорофей говорил ему с яростью:

— Не было еще ни разу, чтоб я спокойно смотрел, как несправедливость прямо на моих глазах творится! А тут мне рот заткнули и даже гавкнуть не дали!

Дед Егор с шумом потянул чай из блюдца, степенно проговорил:

— А чего ж гавкать! Разобраться надо было. По делу и по совести. Без гавканья.

Дорофей от возмущения даже поперхнулся:

— Да! Вот тут, на кухне, да за чайком, оно, наверное, и можно было б без гавканья! А у меня аж вся кровь закипела, как услышал, куда они клонят!

— Ну так что толку, — тяжело сказал дед, — что ты весь такой кипяченый! Чай вон тоже кипяченый, а постоял и остыл…

Михаил поздоровался с обоими, беззаботно спросил:

— Что произошло?

И в молчании, которое повисло на кухне после его вопроса, ему опять почудилось что-то настораживающее.