Юрий Мамакин - Адрес личного счастья

— Понимаю, — он усмехнулся. — Ты обращаешься со мной как с больным. Ты снисходительна. — Завьялов взял жену за руку, наклонился, поцеловал запястье. — Ко мне все снисходительны. А ты… ты должна меня…

— Я тобой дорожу.

— Нет! — Виктор резко вскинул голову. — Я хочу, чтоб ты сказала, что любишь!.. Даже если это не так. Так — не так, никто не знает как! Как у всех — значит, норма. Я не хочу этого. Ты меня любишь — и все! Ну!

Лариса трудно произнесла:

— Я люблю тебя, потому что иначе ты не выдержишь.

— Нет! Просто: «Я люблю».

— Я люблю.

— И… — потребовал Завьялов, подставив щеку. А когда Лариса прикоснулась губами, он вдруг так сжал ее в объятиях, что она застонала, а он бормотал, словно не отдавая отчета своим словам: — Ради тебя живу! Ради тебя! Иначе… покончил бы с собой. Веришь? Я все время на какой-то последней грани!.. Каким-то чудом!..

— Все? — Лариса поправила прическу, затем достала платочек, стерла помаду, оставшуюся на его губах.

Завьялов, улыбаясь, хотел было прокомментировать, но промолчал. Вот точно так же она вытирает плиту на кухне. По-хозяйски.

— Я пошла.

Он кивнул, но тут же спросил:

— Можно, я задержусь сегодня?.. Ты проверишь уроки у Светланки?

Лариса резко спросила:

— Хочешь встретиться с Егоровым?.. Не надо!

— Надо. Мне это очень надо, только не спрашивай зачем!

С перерыва Завьялов опоздал, быстро разделся и попытался незаметно проскользнуть на свое место, но его перехватила Таня Цветкова:

— Виктор Васильевич! Звонили из бухгалтерии, просили, чтоб вы заплатили три рубля в кассу. У вас долг по командировке. Зарплату не выдадут, сказали.

Завьялов вытянул губы трубочкой, дурачась, и спросил:

— Загадать загадку?

Таня восторженно согласилась, чувствуя прекрасное настроение начальника, а Завьялов отчетливо и внятно, словно выдавая серьезное задание, проговорил с длинными паузами:

— Маленькое… зелененькое… и — не деньги.

Таня сосредоточенно соображала, наконец неуверенно спросила:

— Огурчик?..

— О-гур-чик! — передразнил Завьялов. — Сама ты огурчик! — И повторил: — Маленькое, зелененькое, и — не деньги.

— Н-не знаю, — сдалась Таня, и тогда Завьялов невозмутимо произнес:

— Три рубля.

Таня удивилась:

— Вы же сказали — «не деньги»!

Завьялов великодушно и широко развел руками, объясняя:

— Ну, Танечка!.. Разве в нашей жизни три рубля это деньги?.. Вот заплачу в бухгалтерию — и все. Нет их!

Таня рассмеялась, а Завьялов притворно строго одернул ее:

— Не смейся!

— Почему?

— Потому что ты приучишься смеяться на работе и потом у тебя будут неприятности: ты станешь смеяться в самых неподходящих местах. У меня один раз знаешь что было?.. — Завьялов опять вытянул губы трубочкой и продолжил: — Хоронили мы профессора…

Таня прыснула, а Завьялов укоризненно выговорил:

— Ну вот видишь: смеешься совершенно не к месту. Что смешного в том, что хоронили профессора?..

Таня покатывалась, а Виктор неодобрительно покачивал головой.

— Да, так вот. Идем мы за гробом с одним там пареньком, студентом из нашей группы, Колосов его фамилия. Ну и обстановка, сама понимаешь, скорбная, профессора жалко всем, а Колосов был всегда очень угрюмым и молчал. А тут вдруг он посмотрел на меня и ни с того ни с сего вдруг ляпает: «Не смейся!» Я и не думал смеяться, но теперь вдруг почувствовал, что меня буквально разрывает смех, а оттого, что нельзя смеяться, смех клокочет внутри и слезы текут. А уйти невозможно — мы с Колосовым венок несем за гробом. Я шатаюсь и плачу, на Колосова боюсь смотреть, потому что чувствую — венок в руках у меня дергается, это Колосов тоже от приступа страдает, не может венок в руках удержать. Ну, а через несколько шагов он говорит мне рыдающим голосом: «Перед своей смертью я у тебя три рубля займу, чтоб ты, мерзавец, на моих похоронах не смеялся!» Я, когда это услышал, у меня в глазах потемнело, я застонал и чувствую — на колени опускаюсь от приступа смеха. А рядом преподавательница английского языка шла. Наклоняется и спрашивает: «Вам плохо?» А я ничего ответить не могу, только слезы градом льются. Словом, как-то я венок ей всучил — и скорее в ближайшее парадное — высмеяться! Еле до дома добежал, так меня всего корчило. Ну, а потом я полдня икал после тех похорон, и грудь болела. Так что, смеяться на похоронах нельзя. Это неприлично.

Таня давно уже перестала смеяться и настороженно смотрела на Завьялова, не понимая. Виктор погрозил ей пальцем и направился к своему столу, затих и просидел остаток дня так вот неподвижно, уставившись в окно.

Таня подошла с журналом мод к Маргарите: она всегда с ней советовалась в трудных жизненных случаях, потому что производственный стаж Маргариты примерно был равен возрасту Тани. Она раскрыла журнал и спросила:

— Есть триста граммов красного мохера, так вот не знаю: это или это?.. — Таня ткнула пальчиком в картинку.

Маргарита слегка отставила журнал, посмотрела издали, затем исчерпывающе высказалась в пользу джемпера. Таня вздохнула, затем сообщила, что она тоже так думала, только сомневается, хватит ли триста граммов. Журнал она закрыла, поколебалась. Маргарита решительно ее подбодрила:

— Ну!

— Ты знаешь… — Таня наклонилась к самому уху Маргариты и прошептала: — Риточка, ты никому только не говори, но мне кажется, что наш Завьялов… — Таня покрутила пальцем у виска.

— Есть немножко, — без всякого интереса согласилась Маргарита и тотчас же принялась активно проставлять размеры на чертеже, тем самым показывая, что открытие Тани не является новостью номер один.

Таня отправилась к своему столу, несколько недоумевая, как же это так может быть, что нечто явное люди сознательно делают как бы тайным. Она решила, что этим соображением можно поделиться с Анатолием, когда они встретятся сегодня возле кинотеатра «Космос». Таня доверяла Анатолию, дело у них шло к свадьбе.

Когда Завьялов пришел в гостиницу, Егорова еще не было. Он появился минут через десять, еще издали увидел Завьялова, виновато развел руками:

— Ты уж извини, как ни старался, раньше не удалось освободиться — много дел!

Уставшим Егоров не выглядел, в глазах его Завьялов встретил словно бы нерастраченную энергию и веселый напор.

В номере Николай усадил гостя в кресло, включил телевизор и скрылся в ванной. Потом он ушел в буфет, принес коньяк, какую-то закуску, разложил все на столике; уверенно улыбаясь, пригласил:

— Кушать подано!

— Умеешь, умеешь… — вяло восхитился Завьялов. — Чувствуется в тебе такая хватка… житейская!

— Давай-ка мы выпьем, а? Знаешь, целый день мотался как черт! Присесть некогда было!

— Часто позволяешь? — криво усмехнулся Завьялов и кивнул на бутылку. Тут же задал второй вопрос: — Ты женат?..