Илья Миксон - Святое дело

— Не плачет, сынок. Ранение у его такое. — Она пригладила черные волосы сына и улыбнулась лейтенанту, светло и нежно. Лицо ее стало необыкновенно привлекательным, даже красивым. — Так же, товарищ командир?

— Так, — ответил он, но улыбнуться не решился.

Женщине было лет двадцать пять — двадцать семь, не больше. Возраст он определил по сыну — тому, наверное, года через два в школу. На вид женщина выглядела совсем молодо — статная, острогрудая, с мягким и крутым изгибом талии. Лишь присмотревшись внимательно, можно было заметить ранние морщинки у глаз и у рта. И глаза у нее были красивыми, темными, под стать гладко зачесанным назад волосам.

Женщина почувствовала перемену во взгляде и мыслях, спросила, усмехнувшись:

— Ожил, значит?

Лейтенант зарделся, как застигнутый за дурным делом, рывком сел на постели, но сразу потемнело в глазах, и он рухнул на подушку. Женщина бросилась к нему, злясь на него, злясь на себя за неосторожные слова.

— Бог с тобой! Лежи, миленький, лежи. — Она сбегала в сени, намочила подсохшие полотенца и приложила к его телу. — Отдыхнешь, напьешься чаю и пойдешь себе. Силком держать не буду. — Последние слова прозвучали с едва приметной грустью.

Лейтенант, наверное, уснул. Когда открыл глаза, стол был накрыт для обеда: две глубокие глиняные миски, чугунок, укутанный платком, голубой, с черными щербинками чайник, в плетеной хлебнице — три ломтика ржаного хлеба.

Женщина сидела, подперев щеки голыми до локтей руками, и, не мигая, смотрела на него, но мысли ее, очевидно, витали где-то далеко — она не сразу заметила, что гость проснулся. Лейтенант шевельнулся, она очнулась от своих дум, но не отрешилась от них.

— В пехоте воюете?

— В пехоте…

— Часом, не приходилось служить с моим Федором? Сидорин фамилия ему, Федор Григорьич.

Сидоровых было в его роте двое. Одного, кажется, звали Федором. Только Сидоров, не Сидорин.

— Не помню такого, — с сожалением ответил лейтенант.

— Конечно, усех не упомнить, — легко согласилась женщина. — Для жены он один, для сына один, а для вас тыща таких солдат, и усе одинаковые.

Она была права и не права, но лейтенант не стал доказывать и оправдываться, спросил только:

— Давно не писал?

— Та не, с неделю как треуголка пришла.

— Тогда порядок, — подбодрил он.

— Давнее письмо, — продолжала она, лицо ее окаменело.. — Еще при жизни написано. А похоронную вчера месяц как прислали. Могила где — неизвестно, хоть цветочки высадить.

Лейтенант спустил на пол босые ноги. Чувствовал он себя как обычно в последнее время и боялся вторично свалиться на глазах у этой женщины. У нее своей беды по горло.

Она проворно подскочила, помогла встать. Лейтенант ощутил теплые и сильные женские руки, налитую грудь.

— Теперь ничего?

Она все еще поддерживала его, и ему жаль было лишиться приятной близости.

— Ничего, — сказал пересохшими губами, — лучше.

Она сразу отстранилась, деловито предложила:

— Умывайтесь. Я вам солью.

Лейтенант не мог понять, почему она стала называть его на «вы», будто между ними произошло что-то такое, что отдалило его от нее. Когда она лила из ковшика воду ему на руки, старался не смотреть на темную ложбинку в вырезе кофточки, а женщина, словно нарочно, наклонялась ниже и ниже.

Подала чистое холщовое полотенце, чинно пригласила отобедать.

— Извините, что есть.

— У меня в шинели консервы. И концентраты.

— Вам самим сгодится.

Консервы он раскупорил и поставил на стол, а пачки с концентратом положил на полку, заставленную пустыми стеклянными банками и бутылками.

— Сын где? — поинтересовался лейтенант.

— Гуляе. Малый еще понять, что на усю жизнь сиротою остался.

К консервам не притронулась: «Сыночку оставлю». Лейтенант тоже не стал есть.

— Вы кушайте, сил набирайтесь. С пустого борща не навоюешь.

— Давно так вкусно не ел, — похвалил лейтенант. — Чудесный борщ.

— Еще? — Не дожидаясь ответа, добавила половник борща в его миску. — Кушайте на здоровье.

Она первой управилась с едой и, облокотившись, смотрела прямо ему в лицо.

— Вы и при немцах тут жили?

— Жила, — спокойно ответила. — У погрибе с сыном ховались.

— И ни разу с ними не встретились?

Не сказал с кем, но она поняла.

— Та видела.

Он отложил ложку.

— И вас, такую красивую… — Лейтенант оборвал фразу и низко наклонился над миской. Он не видел лица женщины, но физически ощущал ее усмешку.

— В оборванном ходила, золою мазалась. Еще подлить?

— Нет-нет, спасибо! — торопливо отказался лейтенант и поспешно поднялся. Он стал надевать ремни.

— То что за карманчик? — спросила женщина с любопытством.

— Это? — уточнил, дотронувшись до клапана на ремне.

— Ага.

— Для свистка. Только нет его у меня.

Она продолжала изучать его амуницию.

— А пистолет не носите?

— В госпитале остался.

— И долго лежали у госпитали?

— Три месяца.

— Три месяца! — Она громко ахнула. — Боже ж мой! И куда вас ранило?

— В голову и в грудь.

— В сердце? — ужаснулась она.

— В двух миллиметрах прошла.

Глаза ее выражали столько участия, жалости и сострадания, что он не мог не успокоить ее.

— Теперь все позади! До свадьбы заживет, — с нарочитой бодростью похвалился.

— А вы и неженатый? — удивилась она.

— Не пришлось как-то, — в смущении оправдался он. Почему-то не хотелось быть моложе ее, перед войной ему исполнилось восемнадцать.

— Ну и слава богу! — с облегчением вздохнула женщина. — Чего сирот на свете плодить.

Лейтенант стоял уже одетый, но не уходил. Не уходилось почему-то.

— Долго в городе пробудете?

Она удивительным образом отгадывала его настроение.

— Не знаю еще. А сейчас надо идти.

Он вышел в сени, нагнулся, проверил узел на вещмешке. Женщина стояла в проеме двери, привалившись плечом к косяку.

— Тяжелющий! — вспомнив, кивнула в сторону вещмешка. Заметив, как неуверенно лейтенант протянул руку за шинелью, предложила спокойным голосом: — Хай висит. Жарко ж. Никто ее тут не тронет.

— Если можно, — сказал он с благодарностью. — Я, наверное, скоро.

— Когда ни придете, застанете, — успокоила она. — У меня отгулу три дня. Отпустили нас, пока энергию наладять.

Лейтенант шел, с трудом сдерживая желание оглянуться. Он был уверен, чувствовал, что женщина глядит ему вслед.

Вернулся он поздно, возбужденный и счастливый. Проба удалась — из гильз, что он принес, выплавили плотный желтый слиток, шероховатый от крупинок формовочной земли.

Директор связался с горкомом и получил «добро», лейтенант переговорил по телефону с капитаном Федотовым. Тот подтвердил обещание дать машину. «Только гильзы в кучу сам собери. Людей у меня нет. Точно». Гильзы лейтенант сам наберет, до одной отыщет!