Юрий Сальников - Нет примирения!

— Ух ты, ух! — сначала растерянно, потом все более напористо заговорил Григорий. — Подумаешь, разбросался! Не хочешь, не надо! — Он поднял и разгладил бумажку. — Благородные все нынче пошли! Принцип возводят! А мы с мастером свое знаем… Верно, дорогуша, мастер?..

— Не гаерничай! — вдруг рассвирепел Илья Фомич. — Не балаган тебе тут, не цирк!

И пошел, ни на кого не глядя, только словно сильнее, чем обычно, ссутулившись…

Ребята возвратились к своим верстакам.

А Салимжан, не отставая от них, продолжал говорить:

— Глотку хотел Гришка заткнуть. Да не на такого напал! Я ему еще покажу! А вы как же теперь хотите? По правде — в ученики? А зарплата? Совсем мало будет…

Сергей похлопал его по плечу:

— Ничего, Тамерланович! Проживем! Ты знай: не всякий заработок душу греет. А пока вот! — Он вытащил из кармана комбинезона и протянул две пятерки. — Ноль-десять не в нашу пользу — должны были сами сообразить: нуждаешься после вчерашнего.

— Добавить? — спросил Павлик.

— Нет, спасибо…

— Чего там, держи! — сказал Максим Академик, засовывая еще пятерку прямо в нагрудный кармашек Салимжанова пиджака. — Разбогатеешь, вернешь!

Свиридин догнал мастера после смены у проходной.

Остановились недалеко от доски с объявлениями, где когда-то уже стояли. Только висел теперь на доске плакат не с красными, а с зелеными буквами и призывал всех участвовать не в ансамбле песни и пляски, а в воскресной прогулке в лес, на берег реки — «Массовый выезд на машинах!».

Беседу на этот раз начал Григорий.

— Образцовые-то, Илья Фомич, подкопчик ведут, — сказал он. — На монтажик, видите, их потянуло… Или уж я ненужный для цеха стал?

— То есть как это ненужный?

— Вот и я про то! Столько лет — и вдруг…

— Глупости!

— Значит, не допустите их на монтаж?

— Почему не допущу?

— Так ведь как же, Илья Фомич… Я для вас старался, а вы…

— Ну и ты… И они и ты.

— Э-э-э, нет… Рыба ищет, где глубже… А здесь подсекают меня, сами видите. Ходу не дают. И я вам прямо скажу: не поддержите, прощевайте тогда! Расстаться придется.

— Кто же тебя пустит?

— Так ежели, обратно, ненужный…

— Говорят, нужный ты!

— Ну, тогда не пойму я вас, Илья Фомич. То так, то эдак. Что с вами случилось? Уважить рабочего человека не можете. Стойте, куда же вы, Илья Фомич?

Но мастер уже миновал проходную и пошел по людной и шумной улице, оставив Свиридина без ответа.

Старик и сам не мог бы сказать, что с ним случилось.

В комнате у Бобровых сидит главный конструктор, седовласый Виктор Михайлович, в парусиновом костюме, в пенсне. Он как человек, пришедший на минутку, не выпускает из рук соломенной шляпы.

Надя с Димой на коленях сидит за столом напротив гостя.

На столе перед ней разложены чертежи. Они дразнят четкими линиями, и Надя смотрит на них, прикусив губу, словно боясь притронуться…

А в углу около распотрошенного радиоприемника возится с хитроумно переплетенными проводами Александр.

— Так вот, Надежда Петровна, — говорит Виктор Михайлович. — Ваше последнее слово.

— Что же я могу? — она кивает на чертежи. — Эти, конечно, посмотрю. А на работу… Не с кем нам оставить сына, Виктор Михайлович, ну не с кем…

— Да, — вздыхает он. — История.

— Печальная, — замечает Надя.

— И, к сожалению, обычная! — не оглядываясь, бросает Александр.

— Да, — соглашается Виктор Михайлович. — Довольно обычная. Ну что ж… — Он встал. — Вот ведь как бывает. Знаете, почему я пришел к вам сейчас? — спросил он у подошедшего Александра. — Из-за вашей статьи в газете. Вы сами заставили нас искать резервы. И все упирается опять-таки в вас. Ну, я имею в виду ваши обстоятельства…

— Заколдованный круг? — усмехнулся Александр. — Выходит, если мы хотим что-нибудь улучшить — так это зависит только от нас?

— От каждого из нас! — подчеркнул конструктор. — И я теперь тоже буду говорить не только о том, что нам нужны люди, но и о том, что надо скорее достраивать детский сад! Да, черт возьми! — разошелся он. — От такой, казалось бы, мелочи в конце концов страдает большое дело! А вас, Надежда Петровна, мы все-таки ждем. Не теряем надежду увидеть свою Надежду, — вспомнил он чью-то давнюю остроту и улыбнулся.

Когда он ушел, Надя вернулась к столу.

Александр взял у нее Диму, а она, опершись руками о стол, стала изучать верхний чертеж — жадно, внимательно, неотрывно. Александр смотрел на жену, утихомиривал шепотом сына («Не мешай маме!») и думал о том, как, должно быть, приятно сейчас Наде погрузиться в знакомый мир запутанных линий, вступая в неслышный разговор с невидимым собеседником, автором проекта, и, быть может, даже не соглашаясь с ним, оспаривать предложенное им решение… Ей дан на консультацию этот проект. И кажется странным, что в течение долгого времени Александр не видел жены вот так же склоненной над чертежным листом…

А, собственно, почему? Почему она была вынуждена не работать, хотя это плохо ей и невыгодно государству? Кому же от этого хорошо и выгодно?

Димка заснул, а Надя все еще работала, увлеченная и не видящая ничего вокруг, — читала объяснительную записку, проверяла на клочке бумажки какие-то цифровые расчеты…

Наконец она подняла голову.

— Интересно выходит! — И спохватилась. — Поздно уже! — Потом улыбнулась, глядя на Александра. — А я, Саша, буду работать! С Димкой сделаем так. Ты знаешь, я подумала… Мы сделаем так…

Она подсела к нему и стала делиться своими новыми планами, рожденными нетерпением и вновь пробужденной жаждой к работе…

Они должны переехать в новую комнату. Пока еще не дали квартиру, снимут такой уголок, где найдется хорошая женщина-домоседка… Если вправду сказать, Надя уже присмотрела кое-что, да все не могла окончательно решиться, ждала, потому что это намного дороже да еще придется платить женщине… Не хотелось бы тратить отложенное на отпуск, но к тому времени она заработает. И у них будет все хорошо — ведь Саша сейчас приносит тоже неплохо…

Она говорила, а он молча кивал. Он не мог ей признаться, что с нового месяца у них в бригаде снизится заработок… Разве можно омрачать мечту?

— Ты недоволен? — спросила она, заметив, должно быть, промелькнувшее на его лице выражение озабоченности.

— Нет, почему… — поспешно ответил он. — Ты права.

Тогда она по-своему расценила его настроение.

— Ты узнал про Дашу?

— Что про Дашу?

— Я через Авдотью Мироновну передала ей записку матери. А она просила сказать… Приглашает всех. В субботу, к семи…

— Да… Знаю.

Вот сестре, наверное, кажется, что у нее хорошая, легкая жизнь! Ну, так пусть им всем: и ему, и Наде, и ребятам — будет впятеро, вдесятеро труднее, они не хотят иного!