Иси Меликзаде - Зеленая ночь

Якуб-муаллим сел, отхлебнул из армудика и вопросительно взглянул на Джавада — ждал, что скажет.

Джавад смотрел на острый, как локоть, кадык Якуба-муаллима и думал: до чего же худой! Не ест, видно, досыта человек. Щеки вон совсем провалились. Покойный Гасанкулу говорил: если зубы в челюстях крепко сидят, никакая болезнь не подступится. У этого вроде и зубы на месте… Видно, в дело их пускать некогда — все разговоры разговаривает.

— Чего воды в рот набрал, Джавад?

Вопрос жены оторвал Джавада от размышлений. «А чего говорить-то? — с тоской подумал он. — Неймется дурню. Заповедник охранять надумал!.. Свой дом ему ни к чему».

— Что я могу сказать, Якуб? Скверный его поступок. Мальчишка он перед тобой.

Джавад вздохнул и, обернувшись к жене, попросил:

— Чаю принеси гостю.

Якуб-муаллим положил на стакан руку: «Не надо».

— Я ведь к тебе не жаловаться пришел, Джавад. У меня за парня душа болит.

— Спасибо, Якуб. Дай бог тебе здоровья.

— Гариб мне как сын… Вот я и пришел сесть с тобой рядом, подумать, как быть с Гарибом.

— Как скажешь, Якуб, так и сделаем. Твоя нога знает больше моей головы.

— Вообще-то его женить бы надо…

— Да мы и так. Все решено. На свадьбу тебя звать будем!

— Это хорошо. Но и сейчас надо что-то делать.

— Что, Якуб, что?

Якуб-муаллим покосился на Кендиль.

— Не знаю даже… — сказал он, постукивая по столу длинными пальцами.

Нет, все-таки не ради Гариба пришел сюда Якуб. Хочет что-то сказать, да тянет. Говорил бы попросту.

— Слушай, Якуб, ружье новое было?

— Да черт с ним, с ружьем, не о ружье речь. Отдаст он ружье.

— Но все-таки скажи, за сколько ты его брал?

— Ерунда, Джавад. Не в ружье дело.

— Якуб…

— Джавад! — не выдержав, Кендиль знаком позвала мужа. — Человек всей школы директор, — сердито зашептала она на ухо Джаваду, — а ты ему: «Якуб! Якуб!» Трудно сказать «муаллим»? Прямо в жар бросает.

— Женщина! — сквозь зубы процедил Джавад. Терпение у него и так было на пределе. — Иди и занимайся женскими делами! — сказано это было вполголоса, но достаточно внушительно.

Кендиль ушла, хлопнув дверью.

Джавад сел напротив Якуба и, поглядывая на дверь, за которой скрылась жена, спросил доверительно:

— А если я тебе возмещу…

— Молодец! — перебил его Якуб. — Ты за кого меня принимаешь?

Джавад виновато улыбнулся…

— Я потому что… Оно же денег стоит… Ружье…

Темные губы Якуба-муаллима скривились в горькой усмешке.

— А я тебя за человека считал, — сказал он, вставая.

Джавад долго сидел за столом, не зная, на что решиться. Потом вдруг вскочил.

— Кендиль! — крикнул он в закрытую дверь. — Собирайся, к матери пойдем!

Гариб не отрывал глаз от белых рук девушки. Гюльсум водила утюгом по сорочке: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

Малейка всегда сама и стирала, и гладила. Что ей пяток рубашек? Она за день сто человек обстирает. А вот сегодня позвала на помощь Гюльсум. Хитрила Малейка — пусть девушка почаще приходит в дом, может, и оттает парень. Хитрость эта была настолько явной, что и Гюльсум и Гариб сразу же разгадали ее. Хотя бы потому, что Малейка ни разу не вошла к ним.

За все это время Гариб выдавил из себя не больше пяти слов. Да и слова эти были тупые, тяжелые, как брошенные в колодец камни. Не получался у него разговор.

Гариб поднял голову, взглянул в окно — во дворе было белым-бело от луны. Какой ласковый, нежный свет!

«Взгляни в окошко, Гюльсум, — захотелось ему сказать. — Какая луна, а! Знаешь песню «В лунном свете»?» Он уже хотел произнести эти слова, но вдруг разозлился. И на себя, и на эти слова. При чем тут луна, лунный свет?.. О любви он должен ей сказать. О любви.

Гюльсум водила утюгом по рубашке и с улыбкой поглядывала на Гариба. Гариб вздохнул, точь-в-точь как вздыхает Джавад, и тут почему-то вспомнил давешний намек Шаммеда: «Лучшую грушу в лесу шакал съедает».

Однако распалиться по-настоящему Гариб не успел, потому что услышал тихий девичий голос, и голос этот, как водой, загасил его злость.

— Что, Гюльсум?

— Я говорю, ночь какая!.. Светло, будто днем. — Она поставила утюг на металлическую подставку и начала аккуратно складывать сорочку. — В Баку никто и не замечает. Фонари на улицах… В городе луна ни к чему.

— А ты посмотрела бы, что она на Белом озере вытворяет. Вода стоит будто молоко! А кругом красотища!.. Вообще в заповеднике… — Гариб восторженно покрутил головой.

— Влюбился ты в свой заповедник! — Гюльсум снова взяла утюг. — Пропадаешь с утра до ночи. И чем он тебя приворожил?

— Не знаю даже, как объяснить. Сам не понимаю, в чем дело. С тоски пропадаю без него.

Гюльсум пожала плечами и, прикусив нижнюю губу, старательно принялась гладить.

Гюльсум и раньше бывала в этом доме. Иногда Кендиль приводила ее с собой, иногда посылала с кем-нибудь из ребятишек отнести матери гостинец. Гариба она видела мало и, когда видела, не обращала на него внимания. Гюльсум и представить себе не могла, что этот молчаливый юноша тихо и незаметно войдет в ее жизнь. И что неизбежна та минута, когда она будет стоять перед ним, опустив голову, а сердце ее будет колотиться от страха. «А может, он все знает? Но если знает, почему ж он так смотрит?.. Нет, ничего он не знает… Ничегошеньки. А когда узнает? Неужели он решится опозорить меня, такой тихий, скромный, застенчивый? Если б я могла полюбить его!.. Если бы я любила его, он тоже полюбил бы меня. И все простил бы мне, все!»

Она украдкой взглянула на Гариба. Лицо у него было отсутствующее. «Ну вот! Он уж и думать забыл про меня! Заповедник — больше ему ничего на свете не надо!»

— Давай поглажу! — Гариб встал с табуретки.

— Не сумеешь.

— Я? Целый год проходил у Джавада эту науку!

— На! Только это тебе не кепки, сорочки. — Гюльсум поставила утюг на подставку.

Гариб накрыл рукой ее руку. Девушка не отпускала утюг. Они замерли, словно окаменев.

Гариб осторожно повернул Гюльсум лицом к себе. Ее белый лоб и нежная шея покрыты были мелкими росинками пота. Кончиками пальцев он осторожно коснулся ее щеки.

Глаза у Гюльсум были закрыты. Сердце колотилось так, что отдавало в висках. «Сказать или не сказать? А может, он знает? Знает или не знает?!»

Руки Гариба гладили ее плечо, шею. Приоткрытые губы девушки вздрагивали… Она ждала, смежив веки, Наконец открыла глаза.

— Гариб! — она тронула влажную прядку, упавшую ему на лоб.

Он выпустил ее руки. Улыбнулся смущенно.

— Правда, что у тебя есть кинжал?

— Какой кинжал?

— Ну, говорят, кинжал у тебя… Кто ни подойдет к заповеднику, на всех с кинжалом бросаешься.

— И ты веришь?!

— Нет, но… И чего ты ходишь туда?

— Я работаю в заповеднике. Меня скоро в штат возьмут.