Иси Меликзаде - Зеленая ночь

— Мало другой работы? Не ходи туда, Гариб! Не надо!

— Не ходить в заповедник? — Гариб смотрел на нее жалобно, словно обиженный ребенок. — А как же птицы? Ты не знаешь, что там творится! Ведь всех перебьют!

Гюльсум на минуту закрыла глаза: «Господи, пошли мне терпение! Сделай так, чтоб я смогла полюбить его!»

На веранде послышались голоса.

— Наверное, дядя, — сказала Гюльсум, поправляя волосы. — За мной пришел.

— Не выходи пока. — Гариб направился к двери.

Малейка сидела на полу веранды, по обе стороны от нее Джавад и Кендиль. Услышав шаги Гариба, все трое повернули головы.

— Ну что мне с ним делать?! — плачущим голосом заговорила Малейка. — Не слушает он меня. Деньги дала, чтоб туфли себе справил, а он, пожалуйста, — штуку эту на шею повесил!.. Так я с ним намучилась, когда болел! Такого натерпелась! А он! Нисколечко нет сочувствия к матери. На Якуба-муаллима напал? На учителя своего!..

— В заповеднике никому не разрешено охотиться! — Гариб сделал строгое лицо.

— Что тебе этот заповедник, будь он проклят! — мать хлопнула себя по коленям.

— Я там буду работать!

— Будешь, будешь, — Джавад скрестил руки на животе. — Серхан обещал мне: не позже как через два месяца оформит тебя в штат. Только ведь работать-то надо с умом. Тем более там Серхан твой начальник, старший над заповедником, а ты и с ним схлестнулся!

— Видел бы ты, что его приятели устроили! Сколько птицы извели! Таких пускать…

— А то он хуже тебя знает, кого пускать, кого нет? Блаженный ты, честное слово. Покойный Гасанкулу как говорил: не накормишь, не поешь. Дал человеку чорек, глядишь, он тебе два вернет.

— Пусть каждый свой чорек ест!

У Джавада пропало всякое желание спорить. Он лишь молча покачал головой. Потом взглянул на жену, так и не вымолвившую ни слова.

— Пойдем, Кендиль?

— Чего — пойдем? Чего? Ты для этого сюда приходил? Пришел, так выкладывай!

— Проку-то? Ты же видела: уперся парень.

— Ну, не хочешь, сама скажу. Мама!

— Ох, доченька! — Малейка горестно хлопнула себя ладонями по коленям. — Одно остается — со стыда сгореть! Якуб-муаллим! Он же благодетель мой. Как я ему в лицо взгляну?!

— Ладно, мама. Гариба надо женить. Кончит дурью мучиться! Сейчас он и сам не знает, чего ему надо. Недели через три, крайний срок — через месяц мы с этим делом покончим! Поняла, мама?

Не глядя на дочь, Малейка молча кивала головой.

Вблизи глядеть — вода серая, а чуть подальше — начинает менять цвет и становится синей-синей.

Гариб сидел на скамеечке посреди лодки и в бинокль оглядывал чистую, гладкую поверхность воды. Адыширин стоял за его спиной. Орудуя длинным шестом, он упирался в дно то с левой, то с правой стороны лодки. Когда он перебрасывал шест над головой Гариба, на спину ему падали холодные капли.

Заметив, что Адыширин начал дышать тяжелее, Гариб опустил бинокль.

— Сменяемся?

— Я не устал.

Острый нос лодки разрезал воду, и она разбегалась в стороны двумя невысокими бурунами. Гариб смотрел на струящуюся под носом воду и вспоминал, как впервые сел с Адыширином в эту лодку. Боясь воды, он сразу же потерял равновесие и неуклюже плюхнулся на скамеечку. Лодка закачалась, черпая бортами; Гариб думал — перевернется. До самого берега он так и не шелохнулся; от сидения в одной позе у него затекли ноги, ныла спина… Теперь не то, он может на полном ходу пересесть с места на место, набрать пригоршню воды, даже шестом работать может.

— Моторку у нас прошлый год разбило… — Адыширин вынул из воды шест и перевел дыхание. — Писали, писали в управление — без толку. Обещали, конечно… Только обещание что? Не сядешь, не поедешь.

Гариб снова поднес к глазам бинокль. Чертя след по воде, с островка на островок переметнулась лысуха. Он поглядел направо, налево, но, кроме бескрайней, как небо, воды и редких камышей, ничего не приметил. Казалось, птицы напуганы чем-то, трусливые стали, недоверчивые. За километр учуяв человека, они сразу хоронились в камышах. Те, которых он видел вчера во сне, не были так пугливы. И озеро было не синее, как сейчас, а белое, словно молоко…

…Впереди него, как веслами, загребая воду огромными крыльями, плыл большой красный гусь. Выбиваясь из сил, Гариб старался поспеть за ним, вокруг них кричали, метались, били крыльями птицы. Они торопили Гариба. Птицы хотели, чтоб Гариб догнал, обогнал красного гуся… Гариб знал, что это немыслимо, — человеку не дано ни летать, ни плавать, как птица, но он этого не сказал им, птицам этого не понять… Потом еще какие-то птицы, не виданные в здешних местах, спустились на озеро и тоже стали подгонять, торопить Гариба. Он переворачивался то на спину, то на грудь, то на бок… Он взмахивал и взмахивал руками, пока совсем не выбился из сил. Берега не было, и не за что было ухватиться: ни бревна, ни доски… Гариб понял, это западня, его обманули, заманили, решили утопить. Задыхаясь, он хотел захватить побольше воздуха, и молочно-белая вода хлынула ему в глотку. Наполняясь этой водой, он медленно погружался на дно… Но тут вдруг птицы нырнули, схватили его, вытащили из воды и на крыльях своих подняли высоко в небо.

Он летел над землей, касаясь легких белых облаков. Внизу проносились леса, луга, реки, покрытые снегом вершины, деревни, дымящие трубами домов… Он разглядел, что его несут гуси, впереди всех летит тот большой красный гусь, а позади гусей с кликом тянется журавлиная стая. Куда же, в какой край земли несут его вольные птицы? Они и его хотят сделать птицей? Нет, не быть человеку птицей…

Грустный знакомый голос послышался где-то впереди. Гариб посмотрел туда и увидел, что гусь, летящий впереди всех, вытянув шею, показывает ему красивую головку. Так это же не птица, это Гюльсум! Но она гогочет по-птичьи, значит, можно стать птицей!

Выкрикивая что-то на птичьем языке, рванулся он к красному гусю…

— Сынок! Сынок! Проснись, милый! И напугал же ты меня… Чего это тебе привиделось? То гусем загогочешь, то щебечешь по-воробьиному!.. Чтоб он сгинул, чтоб он сгорел, этот проклятый заповедник!

Эх, мама, поторопилась ты! Научился бы он гусиному языку. И крылья у него отросли бы…

…Холодная капля упала Гарибу за шиворот. Он вздрогнул, только сейчас почувствовав, что греет уже вовсю: макушку напекло, по шее стекает пот…

— Здоровенное все-таки наше озеро, — словно бы извиняясь, сказал Адыширин и с трудом перевел дыхание. — Сплаваешь на середину — и дух вон… Оттого птицы сюда и повадились. Со всего мира к нам летят. Шестьдесят пять видов… И окольцованные попадаются. Мы тоже немало метим… Одну с нашей метой прошлый год в самом Йемене подстрелили. Ученые приезжают со всех краев. Птиц описывают… Позапрошлый год один русский парень был. В очках. Снимал нас с Серханом. Говорил — для газеты… Она была… фотография, только не мы, а озеро… И красные гуси… Богатство большое, ничего не скажешь. Вот как его охранять? Тут глядишь — там лезут, туда ушел — здесь… Поймай попробуй!