Иси Меликзаде - Зеленая ночь

— Дай бог, дай бог!.. А вот про свежий воздух ты это зря… — Гариб сокрушенно покачал головой. — Теперь опять удерет в заповедник свой.

— Меня это не касается, куда он удерет. А свежий воздух ему необходим. Тебе тоже советую.

Серхан стоял на вышке, держа бинокль у глаз, потягивал сигарету. Адыширин обчистил с сапог глину и поднялся к нему.

— Ну чего все дымишь? — проворчал он. — Не жрешь, папироски смолишь… Или впрямь в Гарибову девчонку втрескался?

Серхан щелчком отбросил сигарету.

— Да не втрескался я… Просто зло берет: такая девка, а он допускает, чтоб по камышам шаталась! Держи, дурак, четырьмя руками!..

Нелепо, но Серхан ждал Гюльсум. Полдня сегодня проторчал на вышке, глядя в одну сторону — на шоссе. Не мог он забыть, что когда девушка билась в его руках, то в какой-то момент затихла вдруг, прильнув к нему нежным, упругим телом. Это продолжалось секунды, но, опытный в любовных делах, Серхан понял, что это значит…

— Смотри, парень!.. Встретишься с Гарибом на узкой дорожке!.. — Адыширин с сомнением покачал головой.

— Гариб, Гариб! Разве такой девке Гариб нужен?!

— Потише! Сам идет.

— Плевать!..

Не зависть и злость определяли сейчас отношение Серхана к Гарибу — сознание собственного превосходства. С той самой минуты, как Гюльсум безвольно сникла в его объятиях, он понял, что девушка не любит Гариба, ее не влечет к жениху.

— Ну как, все нормально? — спросил Адыширин, когда Гариб подошел.

— Внизу в кустарнике зерно не насыпано.

— Насыплем. До вечера еще далеко.

Гариб мельком взглянул на Серхана. Тот сидел, обхватив руками коленки, и странная улыбка бродила по его лицу. Почему-то Гарибу показалось, что эта улыбка имеет отношение к нему.

Он вошел в сторожку. Хотел было забросить на спину мешок с зерном, но поставил его обратно и вышел. Серхан искоса взглянул на него. И улыбнулся многозначительно. Да и не только улыбка: то, как он говорил, как смотрел на него, каким тоном бросал короткие приказания, — во всем этом была снисходительная жалость, почти презрение. Гариб давно замечал, что Серхан считает его мальчишкой, слабаком, но в последние дни…

Гариб снял бинокль, осторожно положил на землю.

— Слушай, Серхан! Давай поборемся, а!

Слова эти вырвались у него помимо воли. Он знал, что ему никогда не свалить Серхана, никогда не осилить его, — об этом и думать глупо. Но терпеть больше он не мог.

Брякни это Гариб несколько дней назад, Серхан просто расхохотался бы. А может, схватил бы наглеца и швырнул себе под ноги. Но сейчас нет, сейчас у Серхана были другие намерения: «Дружить с ним буду. Женится на своей Гюльсум, в гости стану захаживать. А там уж как-нибудь…»

Гариб подошел ближе.

— Слушай, парень! — Серхан усмехнулся. — Ты, случаем, не забыл, кто я? Серхан из Акчабеди.

— Так ведь и я не из Мозамбика. Ничего, давай!

Серхан нехотя поднялся. «Почему этот чокнутый не боится меня?! На что надеется?» Растерянно поглядел на Адыширина, на Гариба… Пожал плечами. «И отказаться нельзя. Ну что же, пускай на себя пеняет».

Гариб не отрываясь смотрел на Серхана. Потом, испугавшись, что тот вдруг возьмет да передумает, рывком сдернул с себя рубашку.

Адыширин критически оглядел торс Гариба и почесал подбородок.

— Слушай, не дурил бы ты!.. — И повернулся к Серхану. — Может, хоть у тебя ума побольше?

Серхан молча одну за другой расстегивал пуговки рубашки.

Ну вот что с ним делать? Серхан поглядел на Гариба — впалая грудь, худое лицо, длинные тонкие руки — и чуть заметно покачал головой. Но перехватил взгляд Гариба, и ему, Серхану из Акчабеди, вдруг стало не по себе. Серхан чувствовал, что этот тощий парень сейчас жизни не пожалеет, чтобы свалить его. «Как он тогда Шаммеда-Лису!.. Если Гариб улучит момент, он убьет! Ну, убить не убьет, а подсечь может. Что тогда? Только со стыда сдохнуть. К черту! Не полезу я в его удавку!»

— Нет, Гариб, не буду я с тобой бороться! — Серхан махнул рукой и начал застегивать рубашку.

— Ну что ты? Давай! — Гариб протянул к нему руки.

— Нет, брат. Незачем нам с тобой драться! — Серхан снисходительно усмехнулся. — И так знаю, что победишь.

— Брось, не прикидывайся! Ты же в самом деле боишься!

— Я и говорю, боюсь. Вон ты какой богатырь! Ладно, отстань, Гариб!

Адыширин поднял с земли рубашку, бросил ее на плечо Гарибу.

— Не хочет человек с тобой драться, не приставай. А борца из тебя не выйдет. — Он взял бинокль, повесил его Гарибу на шею.

— Пройдись до арыка. Глянь, как там. А то, может, мы тут силой меряемся, а в заповеднике разгром идет.

Гариб полоснул его злобным взглядом, сунул рубаху под мышку и зашагал к тропинке.

Серхан не спеша вернулся на вышку. Взял бинокль, поглядел по сторонам…

— Слушай, Серхан, — Адыширин стоял, задрав вверх голову. — Мне что-то думается, ты и впрямь струхнул. А?

Серхан отнял бинокль от глаз.

— Да нет, жалко стало парнишку. Свалю — переживать будет. Жених как-никак…

Адыширин с сомнением поглядел на него и поскреб подбородок.

За покрытым клеенкой столом сидели четверо. Гариб и Малейка молчали, будто у них был полон рот воды. Лишь Кендиль изредка поддакивала Джаваду, толковавшему о завтрашней свадьбе.

Джавад говорил, говорил, говорил и вдруг заметил, что говорит он один и оживлен только он один. Все остальные, похоже, не испытывают радости. Гариб молчит, ну, он жених, завтра свадьба, ему и не положено говорить. Опустил голову, сидит, слушает — пусть. Но Малейка!.. И Кендиль вякает не поймешь что.

— Чего отмалчиваешься, Малейка? — не выдержал наконец Джавад.

Женщина пожала плечами и, глядя на дочь, словно это она задала вопрос, промолвила:

— А что мне сказать?

— Как это «что сказать»?! — Джавад обиженно поджал губы. — К тебе завтра вся деревня явится. Принять надо людей! Свадьба ведь! Понимаешь — свадьба! Все должно быть в лучшем виде. Если что надо — скажи.

Малейка хлопнула его по колену:

— Спасибо, Джавад! Да будет аллах тобой доволен!

— Будет аллах доволен, не будет — его дело. Мне главное, чтоб ты была довольна!

— Да как же мне недовольной быть? Семь овец пригнал во двор. Два мешка рису. Водки столько ящиков нагородили! И все твои расходы. Что ж, у меня совести нет — недовольной быть?

— А ты все-таки подумай, Малейка. Может, что забыли. Может, чего маловато? Не дай бог, осрамимся!

— Да хватит! — успокоила Малейка. — Не из голодной деревни явятся.

— Нет, Малейка, не скажи. — Джавад покрутил маленькой головой. — Покойного Гасанкулу помнишь? Он как говорил: на свадьбу идешь — пять животов берешь. Четыре набьешь — пятый достаешь: может, еще что дадут?.. Люди на свадьбу повеселиться идут, попить, поесть от пуза.

— Все равно хватит. Хоть весь район собери — накормим. — Малейка глянула на дочь, глубоко вздохнула, но сжала губы и выпустила воздух через нос. — Дай бог им счастья! — сказала она.