Иси Меликзаде - Зеленая ночь

— Ха, вот он где! — Джавад вынырнул откуда-то сбоку. — Ты чего ж это прячешься? Небось с голоду помираешь? Пойдем, пойдем!..

Джавад потащил Гариба на веранду.

— Слушай, Кендиль! — Джавад остановил жену, которая с той самой минуты, как привезли невесту, беспрерывно сновала по дому. — Парень-то с утра не жравши. Дай ему что-нибудь! — Джавад подтолкнул к ней Гариба.

— Да я ему все отдать рада… — Кендиль умиленно посмотрела на брата. — Нельзя его кормить. Не положено. Разойдутся гости, сядут жених с невестой друг против дружки и будут есть из одной тарелочки…

— Ну, а мне? — жалобно протянул Джавад. — Я чего ради с голоду помираю?

— Не помрешь! — И Кендиль метнулась куда-то в дом.

— Правду говорил покойник Гасанкулу: сытый голодного не разумеет. — Джавад обиженно вздохнул. Он и понятия не имел, сыта или не сыта Кендиль, удалось ли ей присесть хоть на минутку. Голодный, а потому злой, он был уверен, что все успели набить животы, только про него забыли. А забывать про Джавада не стоит: все заботы, все тяжести на его плечах, а когда тащишь такую ношу, ноги не должны подкашиваться от голода.

Есть Джаваду очень хотелось, и было обидно, что про него забыли, но больше всего беспокоило его сейчас не это. Гариб не давал ему покоя.

Джавад внимательно оглядел шурина. Черный костюм, белоснежная сорочка — тут полный порядок; купленные вещи сидели на нем словно сшитые на заказ, но вот лицо… Лицо Джаваду не нравилось. Бледное и какое-то пустое, точь-в-точь как тогда, когда он, застонав, уронил голову на швейную машинку. Джавад положил ему руку на плечо, хотел потрясти, сказать: такой день, Гариб, держись, будь мужчиной, но почувствовал, что тот просто не видит его. Уставившись на овечьи шкуры, брошенные под шелковицей, Гариб думал о чем-то своем.

— А Якуба-то не-ет… — со значением протянул Джавад, пытаясь вывести парня из задумчивости. — Сам ему приглашение вручил. Обижен он на тебя… Выбери время, сходи, успокой старика…

Гариб повернул голову, взглянул на Джавада, даже кивнул, но взгляд у него был все такой же, и Джавад не понял, слышал его Гариб или нет. Джавад хотел еще что-то сказать шурину, но Залыш-Пендир и Шаммед шли прямо на них, и Джавад, соблюдая приличие, мигом нырнул под навес, где складывали грязную посуду.

Залыш-Пендир поддерживал Шаммеда под руку. Брюки и безрукавка были на Шаммеде новые, лицо чисто выбрито, голубоватые глазки поблескивали. Залыш-Пендир был в форме, лицо у него тоже было выбрито чисто, но блеска в глазах не было. Они были узенькие, как щелочки.

Оба подошли и остановились перед Гарибом. Залыш-Пендир так крепко держал Шаммеда-Лису, словно боялся, что если отпустит руку, то сразу рухнет.

— Вот он, Шаммед… — сказал Залыш и слегка тряханул Лису. — Лисьего в нем полно, но и человечье найдется… — Залыш с таким трудом проворачивал во рту слева, что казалось, у него распух язык. — Он… ничего парень… я тебе точно говорю, ничего… Мы с ним сидели сейчас… Я ему говорю… ешь, пей вволю… А он мне, дескать, душа не принимает… Потому что с Гарибом в ссоре… Большое дело, говорю… Пойдем, помирю вас… Мири, говорится тебе за это угощение выставлю. Видал? Лисицыно угощенье! Я не прочь отведать… Помирись, а? Такой день! Никак нельзя сердиться! — Залыш подтолкнул Шаммеда к Гарибу: — Давай мирись!

Шаммед-Лиса крепко стиснул Гарибу руку, потом обхватил за шею.

— Ну, поздравляю! — Он поцеловал Гариба сперва в одну, потом в другую щеку. — От всего сердца!

— Вот и все! — удовлетворенно заявил Залыш. — Угощение за тобой! — Он воздел руки вверх. — Дай нам боже, чтоб пир не прекращался, — есть будем, пить будем!..

Взявшись под руки, они, чуть покачиваясь, направились к тойхане. Гариб смотрел им вслед с таким напряжением, словно пытался вспомнить, кто же это такие… Но вспомнил почему-то мать и стал оглядываться вокруг, отыскивая ее.

Малейка стояла возле веранды, встречая и провожая гостей. На ней было длинное зеленое платье, и, казалось, зеленые его отсветы перекинулись ей на лицо: щеки, брови, ресницы — все отдавало зеленью. Никогда раньше Гариб не видел на матери этого платья. Какое странное… Зеленое-презеленое, будто сшито из листочков шелковицы. Выражения лица Малейки Гариб разобрать не мог, потому что черты его растворялись, тонули в зелени. И не понять было, грустное у нее лицо или она улыбается.

— Ну вот! Теперь ты, как говорится, о двух головах, о четырех ногах!

Гариб не вдруг узнал человека, сказавшего эти слова. Он несколько раз мигнул, смаргивая зеленую пелену, и увидел перед собой Адыширина. Ясно было, что пришел он из заповедника: в кирзовых своих сапогах, в старенькой кепке. Даже и не побрился, негодник.

— Не могу я пить… — с сожалением сказал Адыширин, почесывая подбородок. — Сто грамм принял, блевать тянет! Вот Серхан молодец, сколько в него ни влей — не пьянеет. Нутро принимает водку. А костюм тебе хорошо, идет… Всегда так ходи. — Он окинул Гариба дружелюбным взглядом.

Гариб что-то пробормотал в ответ, улыбнулся. Адыширин тоже улыбался Гарибу, а сам думал: ну все, спета его песенка. Больше в заповеднике не увидишь, дома будет сидеть, при жене.

— Ты уж прости, Гариб, — Адыширин вздохнул. — Пойду. Завтра вставать чуть свет. К Серхану гости приехали из Баку, отдыхают сейчас на озере.

Адыширин ушел. Что-то он сказал про озеро?.. Гариб взглянул ему вслед, посмотрел туда, где стояла мать, У веранды ее уже не было, но там, где она только что стояла, осталась зыбкая зеленоватая тень.

Гариб поднял глаза к оранжевому окну. Что сейчас делает Гюльсум? Плачет? Оранжевая занавеска все окрашивает в оранжевый цвет, и из глаз Гюльсум катятся оранжевые слезы. Гарибу вдруг нестерпимо захотелось хоть на миг оказаться там, за этой занавеской, — посмотреть ей в глаза. Не в силах сдержать себя, Гариб решительно направился к веранде.

Громкий голос Серхана остановил его:

— А где Гариб? Где наш удалец?! Куда жениха спрятали?! А, вот он! Идет, счастливчик!..

Раскинув руки, Серхан двинулся на Гариба.

— Ну и наплясался я!.. — Он приблизил губы к уху Гариба. — Может, поборемся, а? Давай сейчас, завтра чуть живой будешь! — Серхан вдруг так стиснул Гариба ручищами, что у того захрустели кости. — Ладно, шучу. Не буду я с тобой драться… Я же тебя люблю!.. — Он выпустил Гариба из рук, окинул его взглядом и хлопнул по плечу. — Счастливчик ты! Такую красавицу взял! Не обижайся, Гариб, я же как брат. Правда счастливчик!..

Серхан подмигнул ему и, не переставая в такт музыке покачивать головой, направился к тойхане.

Там больше не гомонили, слышны были лишь музыка и голос певца. Во дворе тоже стало тихо, лишь иногда звякала крышка котла и шепотом говорили что-то парни, подававшие еду. Гариб прислушался к грустному голосу певца. «Плачет она сейчас, — снова подумал он. — Плачет!»