Иси Меликзаде - Зеленая ночь

Агарагим слушал грустную песню, и мысли у него были невеселые. Да… Целый месяц куковать одному в трехкомнатной бакинской квартире. Целый месяц ни жены, ни дочки. Сам себе чай вскипяти, сам обед свари, приберись, на базар съезди… Ну зайдет иногда старший брат, все равно: одиночество есть одиночество.

Каждый год повторяется одно и то же. Перване, как кончились в школе занятия, берет дочку и — к своим в Борчалы, а он один торчит в Баку в ожидании отпуска. Это лето впервые отправил семью не поездом, сам отвез на новеньких «Жигулях». Хорошая вещь машина, где захотел, там и остановился — отдыхай себе. И езжай куда хочешь: в горы, в сад, в лес… Вот только характер у Перване: вроде бы молодая женщина, а чтоб куда-нибудь на курорт… Он бы куда хочешь жену повез, хоть за границу. Путевку достать — раз плюнуть, позвонил, и все. Так нет же, ничего ей не надо, кроме Борчалы. «Но, понимаешь, старики так ждут! Побуду с ними два месяца в году, для них это счастье. Ведь у них никого, кроме нас! Ну сам подумай!»

Агарагим прекрасно понимал жену. Конечно, два месяца в году погостить у родителей, порадовать стариков — хорошее, благое дело. И все же сейчас он пришел к решению: нельзя до такой степени быть под башмаком у жены, больше он не согласен весь отпуск торчать в Борчалы. Раньше хоть машины не было, руки связаны, теперь, слава богу, и машина имеется, и деньги есть. Погостили у стариков недельку-другую, хватит, сели в «Жигули» и в путь — смотреть новые места. А иначе чего ради покупать машину? Кучу денег потратили! «Вы уж меня простите, дорогие тесть с тещей, но я хочу жить своим умом».

Агарагим облегченно вздохнул, как человек, пришедший наконец к трудному решению, поглядел на дорогу и увидел, что подъезжает к Казаху. Впереди стоял памятник — самолет, он так сверкал на солнце, что казалось, не самолет, а крылатое солнце опустилось на постамент. Это был памятник первому летчику-азербайджанцу. «Молодцы казахчане, не забыли в повседневной суете о погибшем герое-земляке!»

Возле памятника дорога раздваивалась. Налево уходило главное шоссе — на Казах; это была его, Агарагима, дорога. Направо ответвлялась дорога поуже, и на ней вдалеке желтело что-то похожее на копну сена: Агарагим разглядел, что это не копна, а грузовая машина, до такой степени заваленная сеном, что не видно даже кабины.

Подъехав к развилке, Агарагим выключил магнитофон, сбавил скорость, объехал стоящую у развилки машину, и вдруг — удар!.. Правое стекло разбилось, осыпав осколками сиденье. Сперва Агарагим не понял, что случилось, а когда понял, почувствовал вдруг такую боль, будто в спину ему вонзили нож. Он с трудом вылез из машины, ноги не держали.

Правое переднее крыло было смято, передняя дверца вогнута внутрь, правый фонарь разбит вдребезги. Еще не придя в себя, с бьющимся сердцем Агарагим взглянул на грузовую машину. У подножки кабины, замерев от ужаса, стоял тщедушный парнишка. Он был настолько худ и хлипок, что, если б не черные, в ниточку, усы, можно было бы подумать — мальчишка.

Боль не отпускала, руки тряслись, коленки подгибались…

— Ты что же наделал, а?! — сказал Агарагим, и ему показалось, что слова эти не выговорились — застряли где-то внутри.

Но парень его услышал.

— Не знаю, дядя… — сказал он дрожащим голосом. — Не видел! Ей-богу, не видел!

От роду он такой глазастый или от страха глаза таращит? А ведь, пожалуй, и у него сейчас глаза не меньше. Бывало, в жизни туго приходилось, и страшные моменты случались, но эта боль!.. Такой боли Агарагим не испытывал никогда. Хотелось лечь прямо тут. И лег бы, если б не замухрышка этот. При нем Агарагим не мог разрешить себе расслабиться. Ну вот что делать? Изматерить этого недоноска или излупить его? И откуда она на его голову, эта машина с сеном?!

И тут Агарагим поневоле вспомнил Перване. Сколько раз жена говорила ему: «Повесь в машине талисман: от сглаза охранит и от беды спасет». Разумеется, Агарагим не верил ни в сглазы, ни в талисманы, ни в прочие подобные глупости, а вот сейчас пожалел, что не послушался жену.

— Ты что, слепой? — спросил Агарагим, стараясь не показать, что его всего колотит. — Не видел, что я еду?

— Не видел! В том-то и дело. У меня заднего зеркала нет… Да еще сено… Хотел свернуть… — Немного осмелев, паренек подошел ближе. — Слава богу, хоть вы целы. — Он оглядел смятое крыло, вдавленную дверцу. — Это мы выправим. Клянусь! Только, дядя… Не поднимай скандала! А? Ради бога!

Агарагим поглядел по сторонам. Всегда такое движение, а тут, как назло, пусто. Никого, чтоб засвидетельствовать, что он, Агарагим, нисколько не виноват в происшедшем.

Парень тоже поглядел вокруг.

— Дядя! Уедем, пока зеваки не собрались! — он глядел на Агарагима большими испуганными глазами.

Агарагим покачал головой.

— Будем ждать автоинспектора.

— Зачем? Починю я твою машину! Все расходы на мне. Починю! Даже и следа не останется.

Но Агарагим прекрасно понимал, что машине прежней не быть, и это приводило его в бешенство. Накричать бы как следует на этого разиню, но голос Агарагима звучал мягко, укоризненно, и он сам не понимал почему. От бессилия перед случившимся, от собственной слабости Агарагиму хотелось реветь.

— Что ты тут выправишь? — сказал он, махнув рукой. — Изуродовал машину. А я завтра в Баку должен быть. Ну что теперь делать?

Парень молчал. Сказать ему было нечего.

— А может, поедем к нам? — неуверенно проговорил он. — Сегодня же и починим.

Агарагим не ответил, и парень чуточку осмелел:

— Дядя! Ну что тебе проку, если я из одной беды — да в другую?.. У меня и так все ни к черту… Отнимать у человека кусок хлеба?.. Прошу тебя, едем. Пока не набежали… — Парень затравленно огляделся. — Езжай за мной, а? — Он встал на подножку грузовика. — И не сомневайся ты, ради бога, все будет в порядке.

Агарагим был как со сна, когда еще не совсем воспринимаешь окружающее. Ехать за машиной или ждать? Кого ждать, чего ждать? Автоинспекцию? До вечера тут проторчишь. Да что проку от инспекции? Не дадут же они ему новую машину. А этот заморыш, может, и впрямь починит? Да…

Грузовик постепенно удалялся. Агарагим смотрел ему вслед, не зная, на что решиться. И ехать за парнем было глупо, и здесь торчать бессмысленно. Сам не понимая как, Агарагим оказался в машине. И вдруг грузовик исчез из виду. Агарагим нажал на стартер. «Еще удерет, чего доброго!..» Но машина остановилась за поворотом дороги, и парень, высунувшись из кабины, махал ему рукой: сворачивай!

Они проехали несколько деревень, почти сливающихся одна с другой. Потом с асфальтированной дороги свернули на узкую грунтовую. У самой деревни Агарагим увидел дощечку с названием, бросил на нее косой взгляд: «Алпоуд», вздохнул и покачал головой. «Уж если деревня так называется, можно себе представить ее обитателей. «Алпоуд» — надо же!..