Александр Поповский - Испытание временем

Это был высокий, худой старик с длинной седой бородой, заостренной книзу, с пышными пейсами. В городе его звали «Иойль-франт» за страсть нарядно одеваться. На нем всегда были длинный люстриновый сюртук и белая крахмальная сорочка с воротничком и галстуком.

Крахмальная сорочка редко стиралась, пятна на сюртуке расплывались, воротничок становился все темнее, но «Иойль-франт» не расставался с ними.

Никто, кроме Шимшона, не обрадовался гостю. Мать глубже всунула голову в печь, а отец грудью налег на книгу Аршинова, словно раз навсегда решил покончить свои разногласия с автором.

Холодный прием означал: «Простите, реб Иойль, все мы, как видите, заняты, придете в другой раз…»

Старик вздыхает и опускается на стул. Он одергивает полы блестящего сюртука, расправляет галстук и осторожно касается воротничка. Лицо его сосредоточенно, в глазах гордость — восторг человека, владеющего единственным в мире сокровищем… Элегантные манеры его как бы говорят портному: «Что значит заняты? Всему свое время…»

— Что нового? — скорей из вежливости, чем из любопытства спрашивает Дувид. — Как живете?

— Как живет еврей? Мучается, гоняется за копейкой…

О себе реб Иойль говорит вполголоса, глухо, как о конченом человеке.

— Бегает бедный еврей по городу, как помешанный, ищет щелку, куда бы всунуть лотерейный билет… Спит и во сне видит миллионы… Приходит ему вдруг мысль, точно бог шепнул: «Зайди к Дувиду-портному… Пусть бедняк выиграет…» В самом деле: человек бедствует, почему ему не помочь? Где это написано, что выигрывать должны только богачи?.. Разве не грех, когда тысяча достается Шполянскому? Человек набит миллионами, как кровать нищего клопами. К чему ему чужие деньги? Шполянский, правда, наградит Иойля по-царски, но зачем это старому коллектору? [2] Коллектор — продавец лотерейных билетов. Он хочет, чтобы крупный выигрыш достался Дувиду… Так он хочет… Это его каприз…

В голосе Иойля звучит твердая решимость осчастливить портного.

— Где уж нам богатеть, — склонив голову набок, говорит Дувид, — мое счастье зачахло в пеленках…

— Бедняки сами виноваты в своем несчастье, — утверждает Иойль. — Если бы они раскупали все лотерейные билеты, богачам достались бы одни болячки…

Благородный порыв старика замирает без отзвука, точно в пустыне. Портной скептически пожимает плечами и печально усмехается:

— Мне не везет, вы это хорошо знаете…

Иойль поправляет воротничок, и глаза его преображаются: огонь в них меркнет, горечь заволакивает их.

— Простите меня, вы рассуждаете, реб Дувид, как ребенок… Сегодня бог не захотел, а завтра захочет… Вчера он сказал: «Не дам я Дувиду гроша ломаного», — а сегодня отдаст ему все сокровища мира… Боже мой, если вы не выиграете, где же справедливость?!

В самом деле! Разве Дувид не верит больше в силы неба?

— Дело бедняка — взять билет и надеяться, а дело бога — распределять… Как сказано у нас: «Кому холеру, кому чуму…»

Лицо старика выражает покорность. Оно как бы говорит: «Покорись, Дувид, своей судьбе и стань миллионером…»

— Не трудитесь зря, реб Иойль, — отчетливо слышится из-за печи, — вам ничего не поможет… Он не купит у вас билета. Мы, слава богу, десять лет проигрываем… Пусть богачи жиреют — деньги идут к деньгам…

Вмешательство Рухл коллектор принимает спокойно. Он высоко поднимает правую бровь, прищуривает левый глаз и произносит: «Э-э-э!» — это значит: «Нет так нет…»

— Я расскажу вам, реб Дувид, к чему ведет безверие… Послушайте эту историю, она вам понравится…

Старик опускает бровь, глубоко вздыхает и в сотый раз повторяет историю о жадном еврее и благочестивом раввине.

Портной отодвигает книгу кройки, опускается на стул и устремляет на Иойля большие, алчные глаза. Он сверлит ими старика и захлебывается от удовольствия…

Какое счастье быть взрослым! Кто упрекнет Дувида за то, что он любит небылицы?..

Шимшон забыл о недавней обиде, о тяжелом положении Гильды, обо всем на свете. Повесть вливалась в его сердце, как река в море. Перед ним мелькали люди — чужие и неизвестные. От их близости кружилась голова.

Шимшон вдруг поднимается и говорит:

— Я знаю, чем эта история окончится… Нам в хедере рассказывал ее учитель…

Портной взревел, точно его ранили. Он гневно взглянул на того, кто прервал рассказ, и протянул руку за линейкой. Где набраться терпения? Как не прийти в бешенство?.. Дувид любит послушать повесть, знает толк в притче, легенде и в острой выдумке, а у коллектора золотые уста, болтать им сам бог велит, но какое до этого дело мальчишке?..

— Что мне делать с моим несчастьем, реб Иойль? В собственном доме я не хозяин… Слова не проронишь, чтоб тебя не перебили… Посоветуйте, что мне делать? Страсть его к басням не знает границ…

Лицо старика стало торжественным и строгим:

— Послушайте, реб Дувид…

Голос звучал скрытым восторгом, глаза снова сверкали.

— …Дайте вашему сыну вытащить лотерейный билет… Неспроста прервал он нас… Его привели сюда силы неба. Там лучше нас знают, в какую минуту надо испытывать судьбу…

На эту вдохновенную речь мать неласково заметила, что штучки реб Иойля давно известны и только дураки ему верят. Коллектор величественно махнул рукой, высоко поднял правую бровь и снисходительно улыбнулся. «Женщина остается женщиной, лучше всего не обращать на нее внимания…»

Старик досказал свою повесть, портной, растроганный, прослезился и велел сыну вытащить лотерейный билет.

Шимшон сидит с закрытыми глазами. Проходит несколько минут, и он уже не Шимшон. На стуле сидит прославленный во всем мире раби Зурах. Склонив голову, пред ним стоит Хаим-Меер Альперт — разбойник-богач, староста синагоги и живодер. На нем лица нет, он дрожит от ужаса и горя, слезы стекают с его щек. Раби Зурах давно добирался до него, долго ждал, когда беда приведет его сюда. Он напомнит этому злодею все, и в первую очередь — как он обошелся с Шимшоном: выгнать мальчика со службы, опозорить человека ни за что ни про что…

— Вы понимаете, раби, — извивается, как червь, Хаим-Меер, — я никогда не был скрягой… Никогда, вы слышите! Помогал людям широко и охотно, жертвовал на бедных, на святую землю, бросал золото направо и налево…

«Врешь, — думает Шимшон — раби Зурах, — нищий у тебя копейки не видал, служащие твои доживают свой век в богадельне, еврейские дети носят за женой твоей корзину по базару. Шимшон плакал и надрывался, корзина была ему не по силам, пожалел ты его?»

— Бог дал, родился у меня ребенок… Вы знаете, раби, какая это радость… Я принял гостя, как благочестивый еврей: пожертвовал тору в синагогу, выдал замуж сироту и похоронил бедняка на свой счет… Выкупить первенца? Расплатиться с богом? Пожалуйста… Я положил возле ребенка цепь из чистого золота и послал за койгеном [3] Койгены — евреи, якобы происходящие от древних первосвященников. . «Хаим-Меер, — говорит мне жена моя Песя-Лея, — побойся бога, ты рискуешь целым состоянием… Условился ты с койгеном, чтоб он вернул нам нашу цепь?» — «Глупая женщина, — отвечаю я ей, — бог послал нам бриллиант, какого свет не видал, и требует взамен ничтожную вещь. Неужели ты откажешь ему?»