Антти Тимонен - В заливе ветров

Матрена Павловна предложила Степаненко:

— Пойдемте ко мне! У меня есть хотя бы горячий чай.

Степаненко машинально накинул пальто на плечи и пошел за Матреной Павловной.

Она усадила гостя за стол и налила чаю. Оба сидели молча. Наконец Матрена Павловна грустно улыбнулась.

— Подождите-ка минутку, я сбегаю в магазин. Я тоже кое-что понимаю в угощении.

Она скоро вернулась с бутылкой водки и поставила ее перед Степаненко. Степаненко с минуту поколебался — выпить или отказаться. Потом открыл бутылку, налил две рюмки, чокнулся и выпил до дна. Матрена Павловна хотела последовать его примеру, но ее остренькое лицо сморщилось в страшную гримасу, и она раскашлялась.

Неожиданно раздался стук в дверь, и в комнату вошла Айно Андреевна. Она хотела спросить у Матрены Павловны, не знает ли та, где Степаненко, и от удивления молча остановилась на пороге. Матрена Павловна залепетала:

— Человек, после длительного пути, промокший, пришел в холодную квартиру, а дома даже горячего чая нет. О человеке, товарищ доктор, надо заботиться и тогда, когда он становится старым и некрасивым, — добавила она язвительно.

— А как же, — ответила Айно Андреевна растерянно. — О всех людях надо заботиться. — Обратившись к Степаненко, она сказала: — А вас, Микола Петрович, ищут. Идет совещание. Кирьянен хотел, чтобы вы пришли.

— А что мне там делать?.. — Степаненко чувствовал себя неловко перед Айно. И зачем нужна была эта бутылка? — Что за совещание? — спросил он.

— О механизации.

Степаненко торопливо встал, надел кепку и сказал Матрене Павловне:

— Спасибо вам. Раз ищут, надо пойти.

Матрена Павловна осталась одна с недопитой бутылкой водки.

Но, очутившись на улице, Степаненко вдруг заупрямился:

— Зачем я пойду на совещание? Ведь оно давно началось.

— Но Кирьянен просил…

— Нет, не пойду. В другой раз. — Степаненко не хотел идти на собрание: от него пахло водкой.

Тогда Айно предложила:

— Пойдемте к Оути Ивановне. Она просила к ужину. А Николай придет и расскажет о совещании.

— Что у нее, именины, что ли? — буркнул Степаненко, но все же направился туда. Айно ускорила шаги, чтобы идти рядом с ним.

— Проходите, проходите, — засуетилась Оути Ивановна, передником обмахивая стулья, хотя они и так были чистые.

— Ну, теперь мы посмотрим, какой у вас сиг! — Айно чувствовала себя здесь, как дома. — А Николай еще не вернулся? Что ж, подождем! Или, может быть, все-таки тоже пойдем на собрание, как думаете, Микола Петрович? — снова спросила она.

— Никуда вы не пойдете! — запротестовала Оути Ивановна. — И ждать с ужином Николая мы не будем. Он, может, до полночи там прозаседает. Останется и ему.

Айно стала подвигать стулья и, словно у себя, повела Степаненко к столу.

— Я очень люблю свежего сига, Оути Ивановна знает. Все мы, карелы, любим рыбу. И вы привыкнете к рыбе.

— Я уже привык и к рыбе и ко всему, — усмехнулся Степаненко.

— Кушайте, кушайте! — Оути Ивановна накладывала на тарелки жареные, зарумянившиеся куски рыбы. — В прошлую ночь бог дал штук двадцать. Даже посолила немного.

— Хороший у вас бог, Оути Ивановна! — засмеялась Айно. — Ласковый такой!

— Насмотрелась я за свою жизнь на его ласки, — горько усмехнулась Оути Ивановна. — Это я так, по привычке.

— И не веруете? — удивился Степаненко.

— А кто его знает, — уклонилась Оути. — Когда жизнь хорошая, благодарю его, а когда худо бывает, приходится самой выбираться из воды на сушу.

Ели молча. Поджаренные сиги оказались действительно вкусными. Степаненко ел с большим аппетитом, и Оути Ивановна незаметно подкладывала ему новые куски.

Забота хозяйки была ему приятна, но, скупой на слова, он не пытался выразить свои чувства. Просто было хорошо после долгой дороги сидеть здесь, в теплой, уютной комнате, за столом умелой, доброй, ласковой хозяйки. И какие люди разные! Всего полчаса назад он слушал вздохи Матрены Павловны: «Нам, культурным людям, тяжелее…» Оути Ивановна не болтает о культуре, она ни на кого не жалуется, она без лишних слов и вздохов старается сделать жизнь приятней и легче каждому, чью беду заметит, а замечает она все.

— Спасибо, спасибо, Оути Ивановна! — говорил Степаненко, отодвигая тарелку. В эту благодарность он невольно вкладывал больше чувства, чем следовало бы за ужин.

Стали пить чай. Вскоре в комнату ворвался Николай — веселый, шумный.

— Что у нас было! — крикнул он с порога. — Утерли нос Мякелеву. Машин не отдадим, решили коллективно! Но это еще не все. Мы должны приставить их к делу. Ипатов сказал: «Ладно, говорит, пусть механизмы останутся у вас, но смотрите!» Это значит, что приедет еще и, если мы не сумеем их использовать, заберет!

— Ну, и как думаешь, сумеете? — спросила Айно.

— Сумеем! Правда, Микола Петрович? А почему ты не пришел на совещание? Про тебя там говорили.

— Про меня? Кто же? — удивился Степаненко.

— Кюллиев говорил, Кирьянен, даже Ипатов, кажется. Говорили, что у нас есть люди, которые умеют обращаться с любым механизмом, и тебя называли…

Степаненко что-то пробормотал про себя, потом произнес вслух:

— А почему бы нам не справиться? Не впервые же!

На следующий день Степаненко и Пааво помогали Николаю устанавливать обогревательный бак. Пааво был весел и оживлен. Таким Николай впервые его видел. Они шутя нападали друг на друга, толкались, как маленькие. Степаненко останавливал их, добродушно ворчал:

— Что же это вы? Давайте уж баловаться после работы. А то я возьму ремень да как дам!

— Ну-ка, давай, Микола Петрович! — смеялся Николай.

— Ты не очень-то задирайся! — Степаненко состроил свирепую гримасу. — Сроду ремня не давал детям, а теперь возьму и дам. Кому пожалуешься? Маме?

Пааво, желая показать свою ловкость, побежал по узкому борту судна и вдруг, потеряв равновесие, упал в воду. Степаненко вытащил его, но рассердился уже всерьез.

— Этак мы ничего не сделаем! — заворчал он. — Можно подумать, что вы оба маленькие. Марш домой, Пааво! — приказал он. — Сделаем без тебя.

Пааво, смущенный, поплелся домой. Но не прошло и часа, как он снова появился у машины.

— Переоделся? Не простудишься? — спросил Степаненко, осмотрев его сухую одежду.

— Хочу — простужусь, хочу — нет, — засмеялся Пааво.

— Ну-ну! Закалять себя, конечно, надо, только не таким способом, — проворчал Степаненко.

— Давай, давай, — поддержал приятеля Николай. — Только в следующий раз перед тем, как прыгать в воду, разденься.

Тяжелые темные тучи, почти касаясь верхушек деревьев, неслись над Пожарищем. Ветер словно большим невидимым гребнем прочесывал густые хвойные вершины, полные ароматной смоляной жизненной силы, отбирал пожелтевшие и утратившие эту силу иглы, отрывал их и бросал на землю. И хотя кругом стоял густой лес, ветру удалось пробраться сквозь Пожарище к реке Пуорустаёки и поднять на ней мелкую рябь, — для волн воды тут уже не хватало, она почти вся ушла. Болото, через которое Воронов дней десять назад пробирался по колено в воде, можно было перейти, едва замочив подошвы. Бревна плыли по реке день ото дня все медленнее, как будто они устали и теперь искали местечка, где бы приткнуться и отдохнуть. Малейшее соприкосновение с отмелью и береговой зарослью останавливало их.