Михаил Лоскутов - Немного в сторону

Папа схватил Петю за руку и, не глядя на шарманщика, бросился из толпы. Бледные, молча они поспешили дальше, вперед, не видя ни шарманщика, ни урядника, ни толпы и не разбирая дороги.

Когда они добежали до следующего угла, их окликнул кто-то сзади. Они оглянулись и увидали шарманщика. Запыхавшись, он тащил шарманку за спиной.

Добежав до них, он поставил клетку с попугаем на землю и протянул отцу руку. В это время опять загрохотал пулемет, уже совсем где-то близко.

— Гражданин, товарищ, — сказал шарманщик, — за революционную солидарность с рабочим классом… Кто вы ни есть такой, поскольку вызволили из опасного положения…

Видно, слов у него не хватало. Молча сжал он руку отца.

Отец опять схватил очки и принялся протирать их. Но руки не слушались его: они никак не могли найти в карманах платок. И вместо него папа наконец вынул вдруг из кармана какую-то бумажку. Но он не бросил ее, а принялся бумажкой протирать очки. Петя никогда еще не видел, чтобы отец так волновался.

Он очень старался стать спокойным, что никак не удавалось ему. Это очень сердило его.

— Милостивый государь! — вдруг сердито сказал папа шарманщику. — Вы, вы… мальчишка! Вы, наверное, полагаете, что я трус. Собственно говоря, вы считаете, что вы, вы вот можете рисковать и… и… всякое там… «Находящие!.. Трудящие!..» Листовки!.. — вдруг закричал он сорвавшимся голосом и без всякой связи с предыдущим.

Он схватил Петю за руку и, резко повернувшись, бросился вперед. Шарманщик удивленно смотрел им вслед.

Папа продолжал волноваться. Только добежав до следующего угла, он решил, что должен что-то объяснить шарманщику, обернулся и крикнул:

— Трудящие! Находящие! Отглагольные прилагательные от слов, имеющих в неопределенном наклонении окончание «ся»…

Но шарманщика уже не было. Тогда, почувствовав, как все это глупо, отец сказал, обращаясь к Пете:

— …должны оканчиваться на «ся»! Мне не дали в свое время закончить образование. Меня нужда заела…

Они зашагали дальше. Шарманщика не было. Но отец должен был теперь ему объяснить что-то и рассказать.

— На «ся»! — продолжал он поэтому кричать уже Пете. — Вы печатаете листовки, а не знаете основных правил!

Петя вовсе не печатал листовок, но он видел, что теперь отец говорил совсем не то, что хотел, и так сердит, что сам не знал, на что и на кого за все это рассердиться.

Да и сам Петя был так взволнован приключением с шарманщиком, что ничего не отвечал, а бежал рядом с отцом. Теперь отец его уже шагал так быстро, почти бежал, что Петя с трудом поспевал за ним.

Вскоре замолчал и отец, и оба они, обуреваемые своими мыслями и прислушиваясь к таканию пулеметов, молча мчались вперед и совсем забыли, куда и для чего бежали.

Вспомнили же они это, когда уже очутились перед домом директора.

В высоком директорском доме были освещены все окна и двери были настежь. Перед парадным стоял извозчик, нетерпеливо дергая вожжами.

И в тот самый момент, когда к крыльцу подбежали Петя с отцом и тут остановились, из парадного вышел директор в длинной шубе с поднятым воротником. Рядом с ним шла дама. Директор удивленно посмотрел на гимназиста в форменной фуражке с подвязанной щекой и на длинного, неуклюжего человека рядом с ним.

— Это… это гимназист по фамилии Толстомосов, — сказал Петин отец.

— Очень хорошо, — сказал директор.

— Это мой сын, — сказал отец, снимая очки и ища платок, чтобы протереть их. Он растерянно думал о том, что же он должен сказать еще директору. — Вот, собственно, и все.

Но так как ни платка, ни слов не находилось, то было опять-таки ужасно непонятно: если это все, то почему они, запыхавшись, стояли теперь перед крыльцом директора? Отец схватил Петю и, чтобы создать хотя бы видимость дела, принялся расхаживать взад и вперед перед крыльцом. Плечи его подергивались, он припадал на правую ногу.

— Ничего вот… Мы гуляем, — сказал он неестественно легкомысленным голосом. — Погода… хотя, собственно, дождь… Но это неважно, что дождь…

Директор смотрел на его странное поведение и ничего не говорил. Дама презрительно фыркнула.

Положение такое было действительно еще нелепее. Папа видел это, поэтому он начал окончательно выходить из себя. Он вдруг резко повернулся и стал перед директором.

— Нам плевать, что дождь! — закричал он. — Разве это ваше дело? Скажите на милость!.. Эта улица не принадлежит вам! А вы-то, может быть, полагали, что мы… этак с почтением? Ручку пожать? Поклониться?! — Голос отца здесь опять сорвался и стал пронзительным. Отец вдруг сделал выпад ногой вперед и показал директору кукиш: — Вот, милостивый государь! Знайте! Мы против этих лживых церемоний. Мы плюем на них!.. И на гимназию вашу плюем! Вот! Петя, скинь герб! — вдруг заорал на Петю отец. — Скинь, тебе говорят, подлец, подхалим ты этакий, брось ему в рожу!

Он сам схватил с Пети фуражку, пытаясь сорвать с нее герб. Но тот не поддавался. Тогда отец бросил фуражку на землю.

Петя привык ко всяким неожиданностям в поведении своего отца и обычно встречал их спокойно. Но тут он с удовольствием поддал свою фуражку ногой и принялся даже втаптывать ее в грязь.

Но этого Пете было мало. Он сорвал с головы платок и бросил его вслед за фуражкой. Пораженный этой сценой, директор между тем что-то произносил, испуганная дама тянула его за рукав, извозчик тоже говорил что-то.

— Правильно, Петюша! Браво! Так им, аккузативам! Их мусс, ду мусст! — кричал между тем отец, тоже поддавая ногой тряпку. — Вы полагаете, что мы подвязали платок, чтобы изобразить флюс?.. Неправда! Нет у нас никакого флюса! И не было никогда!

Но это ему показалось еще недостаточно неожиданным для директора. Он выпятил грудь и крикнул вдруг:

— Вы еще ничего не знаете? Это я выпускал листовки! Подпольные листовки, господин директор, да… Вот вам… Господа древние греки!..

Тут уже удивился даже и Петя. Что касается директора и дамы, то Петя помнит необыкновенное смятение на их лицах…

…Потом Петя помнит себя уже бегущим домой, отца, мчащегося рядом с ним огромными шагами, ветер, жидкую грязь, расплескивающуюся из-под калош, и громкий стук бьющегося сердца. Всю дорогу они боялись оглянуться назад. Им мерещился сзади топот ног; казалось, будто за ними гнались и директор, и дама, и извозчик. Петя бежал без фуражки, ветер трепал его мокрые волосы, но Петя не обращал на это никакого внимания. За городом, у водокачки, теперь все громче и громче раздавалась стрельба, бухали снаряды, с резким рокотом говорили пулеметы. Им вторил на главной улице стук колес уезжающих подвод, двуколок, извозчичьих пролеток. С каждым ударом этот грохот колес словно приумолкал, чтобы затем становиться быстрее, громче и беспорядочнее. Иногда только Петя с отцом приостанавливались, чтобы послушать этот грохот, и снова бежали дальше.