Ян Винецкий - Человек идет в гору

— Я пришла, как комсомолка и подруга Клавы… Правда ли, что ты решил порвать с ней?

— Что такое? — опешил от неожиданности Павлин. — Я тебя не понимаю…

— Не юли! Ты прекрасно знаешь, в чем дело.

Павлин оправился от внезапного смущения. Он встал, возмущенно подняв плечи.

— Что это за допрос? Ты не имеешь права вмешиваться в наши… интимные отношения. Они касаются только меня и ее.

— Неправда! — закричала Наташа. — Это касается нас всех, всей комсомольской организации!

— Тише! — остановил ее Павлин. — Ты расшумелась на все заводоуправление. Повторяю, это касается только нас с Клавой.

Он опустился в кресло и, взяв из открытой пачки папиросу, закурил, глубоко затянувшись и густо окутав лицо дымовой завесой. Когда из-за рассеявшегося дыма появилось вновь его побледневшее лицо, Наташа заметила, что узкие глаза его испуганно бегали.

Наташа молчала, глядя на Павлина широко открытыми глазами, будто перед ней было нечто невыносимо омерзительное.

— Чего ты так смотришь на меня? И какое тебе до этого дело?

Она вдруг подошла вплотную к Павлину и потрогала рукой кресло.

— Что это ты? — удивился Павлин.

— Я хочу узнать, прочно ли ты сидишь в своем кресле… директор по мелким делам!

— Ну-ну, без намеков. Не ты меня ставила.

— Иной человечишка сядет на высокий стул и думает, что он выше всех. Подлец ты, Павлин, вот что я тебе скажу!

— Ты… Какое ты имеешь право! Если хочешь знать, я ничем Клаве не обязан. Мы не зарегистрированы…

Наташа до крови закусила губу и с размаху ударила Павлина по щеке.

— Ты ответишь за это! — крикнул Павлин, но Наташи уже в кабинете не было…

Она столкнулась со Сладковским, едва не сбив его с ног. Он покачал головой и, открыв дверь приемной, увидел Павлина — растерянного, с взъерошенными волосами и ярко рдевшей правой щекой.

— Ого! — сказал он входя. — Здесь происходили бурные события.

Против собственного ожидания, Павлин все рассказал Сладковскому.

— Как вы опрометчивы, молодой человек! — пожалел Сладковский. Он был всего лет на восемь старше своего, собеседника, но в его словах «молодой человек» звучала покровительственная интонация видавшего виды старика. — В отношениях с женщинами нужна, прежде всего, осторожность. Дело теперь получит нехорошую огласку. Знаете, как вам нужно сейчас поступить?

— Посоветуйте, Виктор Васильевич, — попросил Павлин, с надеждой глядя на Сладковского.

— Надо, так сказать, опередить противника. — Он понизил голос до шопота. — Подайте заявление в комитет комсомола о грубости и оскорблении вас этой… как ее… Наташей.

И еще одно средство… Вот вам две тысячи рублей… не смущайтесь! Я знаю, что вы мне их отдадите. Так вот… передайте их жертве вашей неосторожной любви — пусть сделает аборт.

— Спасибо, — пробормотал Павлин. — Вы думаете, это поможет?

— Непременно!.. Только, пожалуйста, напишите расписочку в получении…

Комсомольское собрание, разбиравшее заявление Павлина, исключило его из комсомола за недостойное отношение к девушке — жить с Клавой он наотрез отказался.

Но именно с тех пор и началось сближение между ним и Сладковским. Когда директор завода по просьбе комсомольцев снял Павлина с должности управделами, Сладковский посоветовал Павлину подать заявление об увольнении и помог ему устроиться в ОКБ, к Бакшанову.

Павлин стал захаживать на квартиру к Сладковскому, встречал там женщин — немолодых и манерных. Сладковского они неизменно звали Витюньчиком, а Павлина дразнили: «Точка, куда вы девали свою запятую?»

Они много курили, мешая запах дорогих духов с папиросным дымом…

Чаще Сладковский бывал один. Трезвый, он с Павлином говорил мало, но, выпив несколько рюмок коньяку, начинал философствовать.

— Жизнь, если мыслить образами, есть море, а люди — пловцы. Море безбрежно, неспокойно и студено, но есть в нем множество островков — прекрасных тихих уголков среди бушующей стихии.

Особенность, молодой человек, в том — и это запомните! — что райские островки невидимы простому глазу, они открываются только тем, кто умеет их увидеть.

— Это, Виктор Васильевич, бесплотная философия, а я ее всегда не терпел. Ее да математику! — отзывался Павлин.

— Напрасно! Философия — это как раз и есть тот ключ, который открывает невидимое. И если вы, молодой человек, не обучитесь философии, вы станете пловцом, который плывет в никуда.

Итак, продолжаем мыслить образами. Люди плывут, барахтаются в холодной воде, борются с волнами. Одни плывут быстро, саженками, вкладывают все силы, другие плывут неторопливо, экономя силы, часто перевертываясь на спину и отдыхая. Кто доплывет первый?

— Конечно, тот, кто плывет быстро…

— Нет.

— Ну тогда тот, кто часто перевертывается на спину.

— Тоже нет, доплывет тот, кто первый увидит свой остров.

— Ну, достигли своего острова, а дальше что?

— А дальше закрепись на нем так, чтобы тебя штормом не смыло…

Потом заходил разговор о работе. Сладковский рассказывал заводские новости.

— А как там Николай Петрович? Что слышно о его машине? — спрашивал он у Павлина.

— Уже сборку заканчивают. Вчера на аэродром выкатили… Красавица! — ответил раз Точка.

— Мне Николай Петрович сказал, что на его машине реактивный двигатель.

— Реактивный, — подтвердил Павлин.

— Где же он его монтирует? Неужели под фюзеляжем?

— Нет, внутри фюзеляжа.

— Странно, — пожал плечами Сладковский. — Как же у него осуществлен выход газовой струи? — Он достал блокнот, нарисовал фюзеляж, задумался. — Вы не помните? — стрельнул он глазами в Павлина.

— По-моему, вот как.

Павлин взял карандаш и стал рисовать.

— Так, так. Стало быть, реактивная игла имеет ход примерно сто семьдесят миллиметров? А как выполнено сопло?

Сладковский подливал в рюмку Павлина коньяку и задавал новые вопросы…

С утра на стене у конторы цеха появилось красиво оформленное объявление:

«Товарищи! Сегодня лучшему стахановцу нашего цеха Якову Игнатьевичу Зайцеву исполняется двадцать лет со дня рождения. Горячо поздравляем тебя, дорогой друг, и желаем новых успехов в твоей жизни».

А вечером, после работы, в красном уголке цеха собрались все рабочие и служащие первой смены. Пришли представители от других цехов.

Яша Зайцев краснел, в смущении теребил полы своей спецовки.

Чардынцев притянул Якова за плечи и по-русски трижды поцеловал его.

— Поздравляю тебя с большой и счастливой жизнью!

Потом Зайцеву стали вручать подарки. Наташа подарила книгу «Чайка», Шура «Повесть о настоящем человеке» с надписью: «Дорогому комсоргу в день его двадцатилетия от Никиты и Шуры». Гульнур бережно поднесла ему снежной белизны сорочку в целлофановой обертке.