Павел Лукницкий - Делегат грядущего

— А он сопровождает Мао-Дуня!

— Как это «сопровождает»?

— Ну что вы, разве не знаете главу китайской делегации? Они все сейчас в библиотеке!

— А ты… А он… — не нашелся я что сказать, — а при чем здесь твой Мишка?

— Не могу же я быть в двух местах сразу! Мы разделились: он туда, я сюда, а другие наши делегаты в других местах…

— Какие такие делегаты? Иностранцы?

— Зачем иностранцы? Мы!

— А кто такие вы?

— Ну, вы же видите сами, чего спрашиваете? — ускользнув из-под моей положенной на его плечо руки, сказал мальчик, но, должно быть, сообразив, что ответ его грубоват, уже мягче добавил:

— Обыкновенные мы… ну, школьники… не всем же, как вы, быть настоящими делегатами!

В тоне Улуга звучала обида. И мне захотелось стать с ним на равную ногу:

— Я и не делегат вовсе!

— Кто же вы?

— Я тоже обыкновенный! Просто так из Москвы приехал!

— Неправда! — убежденно возразил Улуг. — Просто так кто ездит? Один только билет на ТУ-104 сюда семьсот рублей стоит!

— А мне командировку дали!

— Ну, раз командировку — значит делегат!.. А как ваша фамилия?

Я назвал себя.

— А! — оживился Улуг. — Так я вас знаю! Я ваш роман читал! А еще говорите, не делегат!

Из зала в коридор и из коридора на улицу мы вышли уже добрыми друзьями. Но уверенный теперь, что увижусь с Улугом еще не раз, и узнав только, что мальчишки устроили некий кружок «пусть не настоящих, но все-таки делегатов» конференции, я не стал больше ни о чем его расспрашивать: мне не хотелось отстать от иностранных гостей, направлявшихся к автомобилям…

В кабине управления никому, кроме шофера, быть не полагается, и, когда мы в автобусе отъезжали от гостиницы, я никого, кроме шофера, там и не видел. Но в пути я заметил показавшийся за стеклом кабины краешек знакомой мне тюбетейки, а затем и голову Улуга, притаившегося (безусловно, с согласия шофера) сначала на корточках, а затем осмелевшего и чинно оседлавшего ящик с инструментами.

Улуг оглянулся с осторожностью, оглядел всех пассажиров — индийцев, переводчиц: они явно не обращали на него никакого внимания. Когда Улуг заметил меня, он было испуганно отвел глаза, но затем искоса глянул на меня еще раз. Я улыбнулся и приветливо кивнул ему. Лицо подростка сразу обрело счастливое выражение, он заговорщицки подмигнул мне, уселся удобнее и с важностью, с сознанием собственного достоинства стал всматриваться в подминаемую автобусом асфальтовую ленту улицы. Конечно, в эту минуту он осознал себя «настоящим», как бы утвержденным моею улыбкою в своем праве делегатом, едущим, как и все мы, в то техническое училище, которое индийским писателям предстояло осмотреть.

Я знал еще не всех индийцев, ехавших со мною в автобусе.

Я сидел рядом с худощавой, уже немолодой индианкой, одетой в сари. Мне понравилось ее лицо — тонкое, нервное и выразительное, и, представившись, я заговорил с нею. Из визитной карточки, которую она протянула мне, я узнал, что ее зовут Дурга Бхагват, что она работает в Гокхальском институте Бомбея и что живет там в вилле Явери, на Гилдер-лайн. Она была внимательна ко всему окружающему, и я, на английском, вероятно, неподражаемо смешном волапюке тщился удовлетворить ее интерес к тем красивым зданиям и к тем паркам, какие проплывали мимо окон автобуса. В машине сидели еще две индианки — позже я познакомился с ними — с поэтессой Прабхджот Каур, миловидной женщиной, всегда одетой в цветистое сари, и с черноволосой хорошенькой девушкой Долли Сахиар, которая сказала мне, что она — секретарь делегации. Среди индийских писателей был и Гурбахш Синг, чья запоминающаяся внешность помогла мне с первой же минуты знакомства отличать его от всех его соотечественников.

В узком переулочке, против трехэтажного школьного здания, автобус окружила толпа радостных девушек и юношей. Многие мальчики были в синих фуражках, в форме учащихся-ремесленников, а девушки — в цветистых национальных платьях. Загремел узбекский ученический народный оркестр. Звеня голосами и стараясь пробраться каждая вперед, девушки совали делегатам букеты цветов, аплодировали, робко прижимались к обнимавшим их индианкам. Оказались тут и ожидавшие нас кинооператоры, многие ремесленники щелкали нас своими фотоаппаратами. Преподаватели повели гостей во второй этаж, по широкой лестнице. Я заметил, что Улуг, стараясь держаться среди учащихся незаметнее, все же не отстает от нас и пробирается к дверям учительской, куда ведут делегатов. Вместе с учениками он, однако, остался за дверьми учительской. Он ожидал нас там, пока представитель управления трудрезервов, рассадив гостей вокруг директорского стола, объяснял систему работы технических училищ. Кто-то разумно предложил повести сначала гостей по всем помещениям училища, а уж затем ответить на вопросы. Все снова слились с толпою весело щебечущих учеников. Мы ходили по классным комнатам, осматривали общежитие. В красном уголке гости интересовались портретом Алишера Навои и витриной с фотографиями Героев Советского Союза — фронтовиков, воспитанных до войны ремесленными училищами. В библиотеке, к удовольствию гостей, оказалось десятка три книг индийских авторов, переведенных на узбекский и русский языки.

Мы вышли во двор, тут парни в черных трусах и желтых майках прервали свою игру в волейбол и кинулись приветствовать гостей. Нас провели в огромный цех, где было шумно от работы станков и гула электромоторов. Каждый учащийся работал у своего станка. Летела на пол, завиваясь, сверкающая металлическая стружка, выкладывались вытачиваемые токарями изделия. Здесь все было как в настоящем цехе, и рослые парни в ученической форме приветствовали гостей, не отходя от своих разнообразных станков, и продолжали работать, не теряя серьезности и сосредоточенности.

С интересом в глазах гости извлекали свои записные книжки и лавировали между станками, вдыхая запах нагретого металла, керосина и смазочных масел — тот особенный бодрящий запах, какой всегда присутствует в заводских цехах.

Улуг был здесь же, он расхаживал среди станков с таким важным видом, будто все здесь было предназначено именно для него, и я усмехнулся, услышав, как он с ноткой назидания в тоне сказал одному из учеников:

— У тебя стружка летит на пол, а почему не подставишь ящик? Э! Разве подметать легче, чем вывезти ящик?

Паренек, к которому он обратился, вытирая паклей руки, очень серьезно, словно оправдываясь, ответил ему:

— А мы ее с пола грузим, откатываем!

И показал пальцем на железную с высокими бортами тачку.

Нет, уже не «делегатом», не гостем — Улуг чувствовал себя здесь хозяином, он явно «болел» за всякий, по его мнению, непорядок, какой может быть обнаружен индийцами!