Павел Лукницкий - Делегат грядущего

— Я, товарищ Хурам, немножко тоже работал… Правду тебе сказать, я совсем мало работал. Ну, можно говорить, совсем не работал.

— А покраснел-то как! — с улыбкой следя за его лицом, произнес Хурам. — Наверно, в сельсовете много работы было, не мог успеть?

— Да, в сельсовете, — неуверенно буркнул Азиз и, не зная, куда деваться от испытующего взгляда Хурама, заторопился: — Товарищ Хурам, давай поедем скорей. Возьми мою лошадь.

— Зачем мне твоя? У меня своя недалеко. Скажу, сейчас поседлают…

Всю дорогу до кишлака Лицо Света Азиз говорил о сельсоветских делах, стараясь показать себя деятельным и энергичным. Хурам прекрасно понимал, что за возбуждением Азиза скрывается какое-то смущающее его обстоятельство, но не подавал вида, что думает это. Хурам хотел проехать прямо на новый участок, но Азиз уговорил его посидеть в правлении колхоза, куда сейчас он пришлет Лола-хон. Хурам спешился во дворе, а Азиз, подстегнув своего коня, карьером вылетел из ворот. Прискакав на поле, где работала Лола-хон, он спрыгнул с коня перед ней и торопливо сказал:

— Садись на лошадь. Поезжай в правление. Там тебя ждет товарищ Хурам.

— А ты? — строго спросила удивленная его поспешностью Лола-хон.

— У меня одно дело есть. Сейчас тоже приду.

Лола-хон внимательно взглянула в лицо Азизу и, не сказав больше ни слова, вспрыгнула в седло и хлестнула камчой разгоряченного Азизом коня.

Две заведенные в траншею и привязанные к камню лошади дружились между собой. Вороная тянула гривастую шею, осторожно обнюхивая морду другой, саврасой и коротконогой. Саврасая, задерживая дыхание, следила благодушно прищуренным глазом за осторожно пофыркивающими ноздрями соседки. Вороная подняла голову и короткими толчками шершавой губы зачесала спутанную гриву саврасой.

Лола-хон и Хурам сидели над лошадьми, на кромке бугра. Хурам пощелкивал себя по колену змеевидным концом камчи. Лола-хон, сложив на коленях руки, глядела вдаль на рыжую реку, подмывающую отвесную стену террасы.

Они обо всем уже переговорили, и Хурам собирался домой. Однако, угадывая в молчании Лола-хон желание сказать ему еще что-то, он искоса и выжидательно посматривал на нее.

— Что же, Азиз так и не пришел? — наконец сказал он.

— Не пришел, — живо ответила Лола-хон. — Не придет. Наверно, стыдно ему.

— Чего стыдно? Разве он в чем-нибудь провинился?

— Э, рафик Хурам. Я давно хотела тебе сказать, не знала, как будешь ты слушать… Совсем постороннее дело.

— Какое же это дело такое, что для меня постороннее? Говори, не смущайся. Влюблен в тебя Азиз, что ли?

— Рафик Хурам! — улыбнулась Лола-хон. — Если б в меня был влюблен, я знала бы, что ответить ему, дураку. Какая беда от того случилась бы? Я с ним всегда разговаривала иначе, вроде старшей сестры была. Он всегда меня слушался. Правда, он немножко боится меня, мальчишка еще, дурная его голова. Тут есть одна женщина… Вот это беда. — Лола-хон взглянула на Хурама в упор. — Ты Озоду знаешь?

— Сестру Шафи? Как же не знать, при тебе с ней встречался.

— Я знаю, встречался… А ты ее душу знаешь? Знаешь, что у нее кровь бешеной кошки? Что нам она враг проклятый?

Хурам с удивлением наблюдал за нарастающей злобой в голосе Лола-хон.

— Нечего сказать, — улыбнулся он, — хорошо ты рекомендуешь ее… Ты давно с нею в ссоре?

— Я с ней не ссорилась никогда! — запальчиво воскликнула Лола-хон. — Я с ней никаких не вела разговоров. Ни кувшинов с ней на голове не носила, ни встречаться с ней, змеей, не желала. А только не к добру она здесь живет… Азиз всегда с нами вместе был, первым комсомольцем считался у нас. Мой раис очень его любил. И я его с детства знаю. Абдуллоджон, Мукум, Отар — все наши комсомольцы товарищами его были, вместе росли, вместе работали, вместе гуляли… Вот этот канал делать начали тоже вместе, Азиз с нами был. Теперь, знаешь что? Азиз наплевал на всех. С нами работать не ходит, в сельсовете крутится без толку, будто у него на спине болячка, веселым был раньше, теперь ходит голову вниз, как баран. Ни с кем знаться не хочет. А как вечер — его нигде не найти, совсем исчезает.

— С Озодой, что ли, шашни завел?

— Так именно, с нею… Как мышь за пшеницей бегает в ее дом. Я хорошо это знаю.

— Ну, а тебе-то что? Молодой парень, побегает, перестанет.

— Ай, рафик Хурам. Смеешься ты, так говоришь… Она как пиявка сосет его душу. Какой он теперь комсомолец? Совсем пропадет он с ней.

— Ты с ним разговаривала об этом?

— Начала один раз с ним говорить, какой разговор! Разве он слушает? Поссорились только. Смешно слушать: он стал кричать, что комсомолкой хочет сделать ее.

— А может, правда. Если не комсомолкой, то хоть паранджу снять заставит?

— Брось, рафик Хурам, даже думать такое… Ее паранджа — как у коровы хвост, только нечистоту прикрывает… Я уже и с товарищами его говорила.

— Что же они?

— Что они? Слабый народ, глупые парни. Словно мальчишки на базарном представлении, а не комсомольцы. Смеются только, шутят: «Наверно, ревность в тебе, Лола-хон». Им в сторону надо его оттащить, а они хихикают, что позор по нему шагает. Говорят: не маленький, сам разберется, но я вижу уже — нет у них уважения к нему. Разве годится такое, когда он секретарь сельсовета? Сам подумай, рафик Хурам, на смех баям все это.

— Да. Ты права, Лола-хон, — серьезно сказал Хурам. — Спасибо, что не постеснялась мне рассказать. Я подумаю, что тут сделать.

Лола-хон вздохнула и встала:

— Теперь поезжай, рафик Хурам. Как иголка это колет меня. Правда, люблю я Азиза, хороший он парень был, всегда я дружила с ним.

— Ладно, Лола-хон. Прощай. Значит, жди тракторов, как условились.

Хурам спрыгнул в траншею так, что обе лошади разом шарахнулись. Подтянул подпруги своей вороной, вскочил в седло и зарысил между борозд, вдоль межи. Лола-хон, огладив шею саврасой, тронулась шагом в другую сторону — к кишлаку.

На рассвете первая в Румдаре, новенькая — прямо с завода — легковая машина промчалась по улицам городка.

За рулем, откинувшись на кожаную подушку, с независимым видом сидел Османов. Дорожная пыль плотным слоем пристала к его впалым щекам. Когда ловким поворотом он подвел машину к дому политотдела и мягко затормозил, Хурам, сидевший с ним рядом, положил руку ему на плечо:

— Здорово ведешь, Османов! Я не думал, что ты такой хороший шофер. Только уж больно лихо ты ездишь, потише надо.

— Значит, товарищ Хурам, мне можно остаться на этой машине шофером? — сдержанно спросил Османов.

Накануне Хураму позвонили с товарной станции, и Хурам немедленно выехал получать машину. Османов напросился поехать с ним вместе, и Хурам решил, что лучшего шофера для этой машины и не подыскать. На станции оба провозились всю ночь, и Хурам рассчитывал, вернувшись в Румдару, поспать хотя бы до полудня.