Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Шлюз отбрасывал тень на упругий изгиб волны под щитом, и только здесь вода казалась не рыжей, а темно-прозрачной. Хурам, мучительно думая, видел перед собой только одну эту тень. И от тени возникло решение — простейшее из всех возможных, то единственное, которое он искал. Хурам поднес руку ко лбу, отвел назад пыльные волосы:

— Рафикон! Ночная вода зря уходит от нас. Будем поливать ночью.

Дехкане сдержанно зашептались. Как никому не пришло это в голову раньше? Но раис поспешно сплюнул зеленую слюну подъязычного табака:

— Ночью? Что говоришь? Кто будет поливать ночью? Ночью дехкане спят.

Шепот сразу затих. Хурам мгновенно почувствовал в руках ту тяжесть, от которой сжимаются кулаки:

— Не будут спать. Посменно будут работать.

Раис обернулся к дехканам:

— Слышите, что говорит? Рафик Хурам немножко не знает, как поливать в темноте? Солнце ему придет ночью?

— Молчи, — обрезал Хурам, и лицевые мускулы его напряглись.

Они стояли лицом к лицу, но за спиною раиса была настороженная, сразу возбудившаяся толпа.

— Каждый дехканин принесет с собою фонарь.

— Нет фонарей у нас! — в упор крикнул раис.

— Нет? Хорошо. Политотдел даст фонари. Я сам привезу их сегодня и сам буду с вами всю ночь.

Один из дехкан вскочил раздраженный:

— Не будем работать ночью! Где видано, чтоб люди работали ночью? Никто не будет работать.

— Имя? — надвинулся на него Хурам, и дехканин испугался неожиданной остроты наведенных на него зрачков. — Имя, спрашиваю тебя?

— Какое имя? — пробормотал он, отступая.

— Твое имя… Ну, говори!

Никто еще Хурама таким не видел. Спавшие на лоб его волосы загнулись, как маленькие рога.

— Хаят, — поспешно ответил дехканин и, только отойдя за спину раиса, решился сплюнуть и проворчать: — Все равно не буду работать.

— Правильно он говорит, — выступил другой дехканин, с черною, клинышком, бородой, — ночью работать нельзя.

Хурам прервал дыхание и на мгновенье прикрыл глаза, чтобы овладеть собой:

— Ты, значит, тоже не будешь?

Дехканин без слова отрицательно качнул головой.

— Хо-ро-шо… — Не разжимая зубов, Хурам раскрыл только губы. — Уходи отсюда!.. — и, стремительно рубанув сверху вниз кулаком, вскинул голову так, что волосы отлетели назад. — Вон уходи! И чтоб тебя здесь больше не было.

Дехканин съежился и, с ненавистью глядя на Хурама через плечо, медленно, не отрывая от него взгляда, побрел вдоль аллеи в сторону кишлака.

— Хорош! Посмотрите на его волчьи глаза… Я с басмачами дело имел, насквозь вижу таких, как он… Позор вам, рафикон. С кем вы живете?

— Правильно, рафик Хурам, угадал, — раздался в толпе звонкий голос. — Он и был басмачом, только в прошлом году вернулся…

Неожиданная поддержка сразу вернула самообладание Хураму. Он провел ладонью по вспотевшему лбу и медленно оглядел дехкан, напряженно наблюдавших за каждым его движением.

— Рафикон! Я понимаю отлично. Вы боитесь таких, как он. Знаю, почему у вас не работает скот. Знаю, почему не полита земля. Знаю, почему разговоры такие… Но в этом деле я, Хурам, — вы много слышали обо мне — разберусь. И плохо будет байским дружкам, которые есть среди вас… Ваш колхоз в прорыве. Это позор, это голод для ваших жен и детей, это язва на всем районе, это радость вашим врагам, это они, мерзавцы, хотят сесть на вас, как на ишаков… Кого вы боитесь? Неужели вы думаете, что этот раис останется хозяйничать в вашем колхозе? Вот он стоит перед вами, губы кусает, это его друзья… Я в последний раз говорю вам: придется работать ночью, сегодня же ночью, и спрашиваю вас: кто будет работать со мной?

— Я буду, — в толпе притихших дехкан спокойно поднялся старик Бобо-Шо. — Все, что ты говоришь, рафик Хурам, — правдивое слово. Я хотел тихо, тебе одному сказать, но пусть сейчас громко скажу, потому что плохое дело, когда все молчат из боязни… Жены у всех, дети есть, а я старик и один, и все знают меня, Бобо-Шо… Мы до сих пор половину баям работали и боялись… А где те наши братья, наши сыновья и друзья, которые отказались на баев работать? Где наше дехканство самое лучшее? Ушли. В горы ушли. Как сурки попрятались в норы. Вон пустые кибитки на краю кишлака. Посмотри, товарищ Хурам, в бумаги нашего сельсовета. В бумагах написано: байские это дома, баи от нас в горы ушли. Это ложь. Баи здесь сидят, среди нас. А в горы ушли бедняки, которым житья здесь не стало. Кочуют сейчас неведомо где, по ущельям живут, горох потихоньку сеют, от воды и гороха раздутые у них животы. А мы все молчим и смеем смотреть Советской власти в глаза… Теперь ты, рафик Хурам, среди нас, и нам довольно бояться. Я много тебе расскажу. Только сначала раиса арестовать надо. — Старик обернулся к дехканам: — Правильно, арестовать?

Дехкане вовсе притихли и старались не встретиться глазами со стариком.

— Это почему же арестовать? — не сразу нашелся Хурам.

— Плохое дело. Раис — вор…

Раис, тесно сжав губы, растерянно и словно примеряясь, взглянул вдоль аллеи и дальше, на лошадь одного из дехкан, привязанную к ветке шелковичного дерева. Хурам украдкой проследил этот взгляд, понял и насторожился.

— Вор. Рафик Хурам, ты не знаешь, все знают. Мы осенью золото намывали ему. Все мыли, ему отдавали… Почему отдавали? Дураками были. Мулла сказал: богу молиться надо, сказал всем: слишком много о Советской власти думаете, бога забыли. Большой ишан есть в Ходженте, жить ему не на что. Мечеть развалилась. Советская власть на ишана, на мечеть денег не дает. Вот собирали золото. Потом узнали — мечеть не чинят, и ишан давно умер, — куда пошло золото? Раис молчит. Одному дал немножко, другому дал — все молчат. Мне тоже хотел давать, я сказал: я не ишан, я не мечеть, я колхозник, не надо, что буду с ним делать? Вот еще скажу, рафик Хурам… Спроси, куда он девал все золото?

Раис внезапно рванулся в сторону и, расталкивая дехкан, опрометью бросился к лошади.

— Держи, держи его!.. — крикнул Хурам, стремительно кидаясь за убегавшим.

Двое колхозников ухватили было беглеца за халат, но разъяренный раис выхватил из-под халата нож, замахнулся, и они растерянно расступились. Подскочив к лошади, раис полоснул ножом повод, которым лошадь была привязана к ветке…

Но Хурам подбежал к лошади одновременно с ним и, сам задохнувшись от ярости, видя только нож в руке раиса, уже устремленный на него, цепко, с удесятеренной силой сжал кисти жилистых коричневых рук. Испуганная лошадь вздыбилась, и, распушив хвост, стрелой пошла в сторону.

Раис, бормоча ругательства, попытался свалить Хурама на землю и мотнул головой, чтоб укусить его руку, но Хурам не дался и с мыслью: «Эх, черт, вот не взял с собой револьвера!» — всей силой тряхнул раиса и одновременно подставил ему колено. Раис повалился на бок и выпустил нож. Хурам разом отскочил от раиса, ухватил нож, выпрямился, тяжело дыша и готовясь отразить новое нападение. Но на раиса уже навалились колхозники.