Павел Лукницкий - Делегат грядущего

— Товарищ Хурам, — не зная, куда девать счастливые глаза, заговорил Одильбек, — когда я поехал сюда, наши дехкане все собрались меня провожать, все говорят мне: скажи товарищу Хураму и товарищу Шукалову и всем товарищам скажи — пускай к нам на томашу приезжают, плов кушать будем.

— Приедем, приятель, обязательно все приедем, да это ведь… Подарки вам привезем, заслужили. Поезжай сейчас домой вместе с Шукаловым, скажи, что переходящее знамя по праву вам достается. Понял?

Одильбек двумя руками схватил руку Хурама и принялся неистово жать ее и трясти, взволнованно приговаривая:

— Спасибо, рафик Хурам… Спасибо… Спасибо…

— Тише ты, чудак, руку вывихнешь, — рассмеялся Хурам. — Ты не меня благодари, а своих колхозников, не я тебе знамя даю, а сама Советская власть…

— Спасибо… Спасибо… — продолжал лопотать Одильбек. — Советской власти спасибо, тебе спасибо, всем спасибо…

— Вот расстроился старик! — усмехнулся Хурам, оборачиваясь к улыбающимся политотдельцам.

Событие было и впрямь большого значения. Им начинался новый этап в жизни района. С этого дня было чем стыдить отстающих, и оснований для их стыда было больше чем нужно: если сев закончил Хунук, именно отдаленный от районного центра Хунук, в котором тяжелы земли, и мало воды, и не хватает инвентаря, и нет векового опыта, имеющегося в других кишлаках, то чем же могут оправдываться все остальные колхозы? Ясно — все решительно зависит от самих колхозников, от их желания работать.

Шукалов тотчас же оседлал коня и вместе с Одильбеком выехал в Хунук, напутствуемый лучшими пожеланиями Хурама и политотдельцев.

Как ни торопился Одильбек скорей показать Шукалову свои засеянные поля, как ни погонял своего вихрастого маленького коня по пыльной, рассекающей сплошные сады дороге, к вечеру им удалось проехать только половину пути. Одильбек все-таки хотел ехать дальше, но Шукалов воспротивился:

— Мой конь свеж, а твой пробежал сюда сорок да обратно двадцать. Не годится его так утомлять. Давай заночуем здесь, под деревьями.

Одильбек согласился с неохотой и выбрал травянистую лужайку у чистого арыка. Оба спешились, привязали коней. Одильбек, развязав платок, опоясывающий его халат, угостил Шукалова горстью тутовых ягод и ячменной лепешкой. Пока остывали лошади, оба, лежа на сочной траве, приятельски разговаривали. Часа через два, стреножив и отпустив лошадей на подножный, они заснули рядышком под крупными звездами, пронзавшими черное небо.

На следующий день, растеряв в низине сады, дорога пошла на подъем, тесной боковою долиной сузилась и завихляла по остроугольным камням и мелкому щебню осыпей. Долина постепенно превращалась в каменистое сухое ущелье, но Шукалов знал, что выше в горах, за двумя скалами, вставшими как ворота, она разомкнется снова, сойдясь с боковыми долинками, расширится и зазеленеет мелкорослыми садами и рощами кишлака Хунук.

Небо в этот день с утра заволокли наползшие из-за гор тучи, и Одильбек, ворочаясь в седле, внимательно их изучал.

— Будет дождь, — наконец произнес он с недовольством.

— А что, разве тебе плохо дождь для посевов? — спросил Шукалов.

— Не такой дождь будет. Хороший дождь слева приходит, вон из-за той горы. Этот плохой, не оттуда идет, рыжие тучи. — Одильбек помолчал, бегая по тучам обеспокоенным взглядом, и добавил: — Поедем скорей.

Шукалов удивленно взглянул на него, но ударил камчою коня.

— Ты что?

— Так, — неопределенно пробормотал Одильбек. — Давай едем!

Кони пробежали рысью с полкилометра и запыхались. Начал накрапывать дождь. Одильбек, ни слова не говоря, еще и еще ударил запыхавшегося коня. Шукалов, начиная догадываться о причине тревожности Одильбека, бросил ему на скаку:

— Разве так рано бывает?

— В прошлом году был в июне. Если сейчас будет — хуже. Если в это время — значит сила большая.

Дождь внезапно хлынул толстыми струями, и сразу, вместе с дождем, навстречу задул сильный ветер, не рывками, как дует обычно в этих местах, а сплошным, густым током, положив струи дождя почти параллельно земле. Мгновенно промокнув насквозь, Одильбек и Шукалов погнали коней вверх по тропе тяжелым галопом. Кони дышали с прихрапом, но уже сами, не сдавая хода, наваливались на встречные дождь и ветер. Ветер постепенно усиливался и давил на плечи пригнувшихся всадников, защищавших лица ладонями.

Скалистые ворота перед Хунуком выросли темными свистящими стенами и, пробушевав скрещивающимися, отскакивающими от них потоками дождевых струй, остались сзади. Открылась извилистая долина, занавешенная серым дождем, и, проскакав по ней, всадники влетели в сады кишлака Хунук. Ветер, словно в небесах открылись какие-то новые отдушины, резко усилился, и Шукалов услышал певучие стоны нагнувшихся под воздушным напором и бессильных выпрямиться деревьев.

— Ой-ио… — пробормотал Одильбек, спрыгнув с коня перед сложенным из грубых камней неказистым домом Совета. — Ой-ио… Скорей собирать людей!..

Из дома, натянув халаты на голову, выбежали несколько дехкан. Наскоро поздоровались, приняли обессиленных лошадей, потянули Шукалова в дом, почти насильно скинули с него набухший водою пиджак, набросили ему на плечи неизвестно откуда появившийся чистый халат. Одильбек ввалился в комнату следом, уже в дверях рассыпая поспешные приказания:

— Бегите по всем домам… Пусть собирают кетмени и лопаты… Каждый по одному встанет у своего входа, не пускать к себе воду… Другие все — на поля, собирать камень вдоль участка Мирзохура… Сразу сделаем стену — силь влево пойдет.

Дехкане с возгласами «хоп, раис, хоп, хозыр, сейчас» выбегали из дома один за другим. Пока Шукалов, не успев еще отдышаться, соображал, чем может быть он в этой суматохе полезен, кто-то из дехкан крикнул: «Слушайте, рафикон!» — и, одним скачком прыгнув к окну, распахнул его настежь.

Все услышали глухой набегающий шум и, наваливаясь на плечи один другому, повысовывались в окно.

По узенькой улице растерянно бегали люди. Шум приближался, угрожающе разрастаясь. Раздались тревожные крики, и Шукалов увидел, как дехкане, бегавшие по улице, разом метнулись в стороны — кто куда, к глиняным стенам, к воротам домов. А сверху по улице из-за поворота показался быстро несущийся рыжий всклокоченный вал.

— Ох-хо! — единым испуганным вздохом шатнулись навалившиеся на Шукалова. — Вой, алла!

Изъеденные ветром костлявые формы высоких водораздельных хребтов зима затянула волнистым снежным покровом, переливавшимся в лучах солнца всеми оттенками неба. Плотный, слежавшийся снег лег на горные склоны безмерной, чудовищной тяжестью, и только снизу, издалека, представлялся взорам долинных жителей легким и радостным. Здесь, на снежных высотах, не было органической жизни, — даже птицы не залетали сюда, и незачем было взбираться сюда человеку. Отсюда, от ледников, спускались ущелья — крутостенные и скалистые.