Павел Лукницкий - Делегат грядущего

Все население кишлака Умный Камень лежало за камнями молчаливо, испуганно, боясь пуль и такого зрелища. Только Гюль-Биби стояла, прямая, как прежде, на берегу. Она дрожала, но смотрела не отрываясь. Басмачи догнали двух оставшихся на берегу женщин и схватили их, не дав им кинуться в воду. Затем они все окружили их. Гюль-Биби нечаянно сосчитала: шестнадцать басмачей. Бешенство управляло их жестами и заставляло кричать. Один из них поднял камень и, покачав его на ладони, швырнул, размахнувшись от всей своей силы. И другие тоже подняли камни. Забиваемые камнями женщины, наверно, стонали, и корчились, и кричали, но за халатами и белыми чалмами их не было видно, а шум Пянджа заглушал их слабеющие голоса. Перестав швырять камни, басмачи молитвенно воздели руки к небу и огладили ладонями бороды. Затем повскакивали на коней и, шагом углубившись в ущелье, исчезли. На берегу осталась груда камней, отсвечивающая красными пятнами. Но Гюль-Биби не могла различить: красные ли это платья или кровь так поблескивает на солнце? Тут Гюль-Биби упала плашмя, лицом на землю, и заголосила, и рвала волосы на своей голове, и никто к ней долго не подходил, чтобы не мешать ее горю.

Смутные расходились по домам люди, а несколько женщин уселись вокруг лежащей на земле Гюль-Биби и терпеливо ждали, когда у нее не останется больше ни слез, ни волос. Они и сами очень страдали, а потому время от времени вскрикивали истошно и дико…

А затем пришла осень, и в кишлаке поселился новый милиционер. И приехала новая учительница из Ора-Тепа. И женщины кишлака собрали хлеб Гюль-Биби и вымолотили ее зерно. А во время перевыборов сельсовета мужчины тоже подняли за нее руки, и только один человек не хотел голосовать за нее. Это был брат аксакала, такой же старый, как сама Гюль-Биби. И жизнь в кишлаке Умный Камень пошла своим чередом, к новым событиям, которые произойдут в нем уже после того, как написан этот рассказ. И когда-нибудь умрет одинокая старая Гюль-Биби, и никто не помянет ее черным словом.

1933

Прежде всего, что такое «тумо́р»?

В наши дни на советском Памире увидеть тумор уже очень трудно, но в 1930 году, когда я впервые путешествовал по Памиру, тумор был явлением столь же распространенным, как, скажем, в Ленинграде грипп или трамвайный билетик. Тумор мне представлялся трудно излечиваемой болезнью, первоначальным назначением которой было спасать от бед людей и животных, излечивать их от всяких болезней. Парадоксы здесь ни при чем, это все очень просто и ясно.

Когда впервые, в 1930 году, мне захотелось иметь тумор, я не мог добыть его у памирских жителей, потому что на кобыле, нанятой в Ишкашиме, я проезжал глухими исмаилитскими кишлаками по Пянджу, вдоль самой афганской границы. Легче было сделать золото из железной подковы, чем у исмаилита купить тумор. За кобылой моей бежал паршивенький жеребенок с голубым превосходным тумором на шее. Когда на узкой тропе шедший впереди ишкашимец, владелец кобылы, на минуту скрылся за поворотом, я мгновенно спешился, поймал жеребенка за хвост, воровским движением отвязал жеребячий тумор и, вскочив в седло, с тумором в кармане и с независимым видом поехал дальше. Через пять минут на неверном прутяном мостике, который я объехал низом, вброд через речку, жеребенок провалился и повредил себе ногу. Это было глупое совпадение, но, если бы ишкашимец знал, что тумор украден мною, получился бы, конечно, грандиозный скандал с участием жителей ближайшего встречного кишлака, и были бы все основания упрекать меня в неосторожном отношении к предрассудкам местного населения.

Другой раз это было в дарвазском кишлаке Паткан-Об, ниже Калай-Хумба, по Пянджу, тоже на афганской границе. Нас было несколько человек в гостях у Гасана Самидова. По ледопадам Кашал-Аяка мы только что спустились с ледника Федченко в верховья Ванча и теперь направлялись через перевал Кафтармоль в Муминабад и в Куляб. Нас было несколько человек в гостях у Гасана Самидова — председателя одного из таджикских трестов. Самидов приехал в Паткан-Об вместе с нами после двухлетней разлуки с родными. Маленький глухой кишлачок Паткан-Об был его родиной, и поэтому дехкане — все родственники нашего спутника толпились на плоской крыше его глинобитного дома и всеми способами старались выказать нам лучшие знаки гостеприимства. Наши лошади после долгой голодовки за время пути по Пянджу были накормлены так, что у них чуть не лопались животы. Мы чувствовали себя примерно так же, как наши лошади, а в данный момент, развалившись на одеялах, поедали вкусную шукана́ — кушанье, состоящее из многих слоев пощечины (ибо так переводится на русский язык слово «шапоты́», обозначающее тонкие мучные лепешки), насквозь пропитанных жирным бараньим бульоном с мелкими кусочками вареного мяса.

Вот тут-то Кашин, советский работник, сопровождавший нас от самого Ванча, и вытащил из кармана большую, отпечатанную в бомбейской типографии, конечно, не без помощи англичан, индульгенцию. На листке газетной бумаги было напечатано пять одинаковых текстов, каждый в две полосы. Предполагалось, что лист будет разрезан ишаном ножницами на пять частей и принесет ишану не меньше пяти быков. Если б Кашин вздумал стать ишаном, он, конечно, мгновенно разбогател бы, обладая таким листом. На каждой полосе красовались неискусные типографские изображенья распяленной ладони и что-то еще. Когда Кашин развернул этот лист, внимание дехкан стало острым и напряженным. Они теснее столпились вокруг, и никто не знает, что думал каждый из них об обладателе священной души тумора шиитов [5] Шииты, как и сунниты, — представители разных толков мусульманской религии, враждующие между собой. Секта «Исмаилия», представители которой называются исмаилитами, принадлежит к шиитскому толку. — Кашине. Я назвал этот лист не тумором, а душою тумора потому, что только завернутый в треугольную тряпочку или в такой же треугольный кусочек кожи, украшенный бусами и повешенный на грудь, за ухо или у плеча на руке, тумор окончательно становился тумором — великолепным средством от всяческих бед и болезней.

Загорелый до черноты, голубоглазый, веселый наш спутник Кашин отлично знал таджикский язык и за многие годы своей партийной работы в Таджикистане глубоко проник в тайны враждебных друг другу религий — суннизма и исмаилизма. Кашин начал читать тумор вслух.

— «Носящий меня никогда не узнает страха…» — так начинался тумор, — «…не знает чумы и не знает смерти…» — так продолжался тумор, и дехкане слушали напряженно и молча.