Павел Лукницкий - Делегат грядущего

— Эти женщины — темны у них сердца — ушли от своих отцов и мужей. У них большая дума — уйти из рук басмачей. Кто знает — их хотели продать за опий? Кто знает — их слишком долго и много били? Все знают — многое может быть в их стане! Если мы не поможем, кто им поможет? Только эта вода, потому что нет им пути назад. Вода лжива, как опиум, она шумит, что в ней тишина. Кто поплывет за ними на турсуках? Это дело мужчин…

Но мужчины в кишлаке Умный Камень молчали, будто мимо них бросила слова Гюль-Биби. Быть может, многие из них вырастили в своих сердцах обиду на женщин, отнявших у них власть, которая от века принадлежала только мужчинам. И это было действительно так, потому что вперед выступил старик, брат того аксакала, который когда-то уехал отсюда на ишаке. Старик этот тихо жил до сих пор, но сейчас он вышел вперед и сказал:

— На лице, братья, есть два глаза. А один глаз другого не может увидеть, потому что нос между ними. Так и наша река, текущая между странами. Мы не знаем, где этим женщинам будет лучше. Женщина — всегда женщина: сразу рассердится, в реку бросается или бежит к чужим людям, чтобы до самой смерти скучать. Если дать ей опомниться, время дать, чтоб обида прошла, была бы жива, и вернулась бы в дом, и нашла бы в нем прежнее счастье. Если мы, мужчины, привезем на турсуках сюда этих женщин, они скоро опомнятся здесь, и что им здесь делать? И будут проситься обратно. А что мы, мужчины, караванщики им, что ли, чтоб возить их из страны в страну за каждой их глупой мыслью? Пусть лучше останутся там, посидят на том берегу, не поедят один день, одумаются, на голодный живот приходят трезвые мысли. И тогда сами вернутся обратно и будут счастливы. Правильно я говорю?

— Нет, ты неправильно говоришь! — сердито крикнула Гюль-Биби. — Они пришли к нам за помощью, а у нас самой несчастной женщине лучше, чем самой счастливой из женщин, угнанных в чужую страну. Если те женщины ушли из дому, у них только две дороги: к нам или к смерти. Пусть идут по первой дороге. Я всегда хорошо плавала на турсуке. Но сейчас я стара, вы все видите это. И если вы не хотите помочь тем, кричащим, то мы сами поможем. Моя дочь Розиа-Мо поплывет туда с турсуком. Ты возьмешь турсук, моя дочь?

— Я возьму турсук и поплыву за ними! — с гордостью, с надменной улыбкой ответила Розиа-Мо. — О, занон, сестры, кто еще поплывет со мной?

Толпа зашумела и заволновалась. Мужчины насмешливо заулыбались. Тогда растолкала их локтями учительница из Бальджуана и крикнула с гневом:

— Вы, мужчины, позор кишлака! Вы, как сурки, слабы и трусливы. Я плохо умею плавать на турсуке, в моем краю теплы и медленны реки, но я пойду вместе с Розиа-Мо.

Тут с лицом жестким и мрачным выступил дарвазец-милиционер Хушвакт-зода.

— Я поплыву с женщинами. Не годится женщинам плавать одним, а нам, мужчинам, смотреть на это и смеяться. Слышишь, Гюль-Биби, я не пущу без себя твою дочь.

— Хорошо! — затрясла головой Гюль-Биби. — Вы поедете трое и вернетесь сюда вшестером. Никого больше не нужно… Идите связывать плот, а эти все пускай смотрят, и когда-нибудь стыд войдет в их темные души.

Три женщины на афганском берегу все бегали и взмахивали руками. Хушвакт-зода собрал двенадцать бараньих шкур и долго пыхтел, надувая каждую. Хушвакт-зода не знал, что такое вентиль, но хорошо знал, что обыкновенная катушка от ниток, вставленная в отверстие шкуры, должна быть крепко обвязана шерстяной бечевкой и плотно заткнута тонкой палочкой, — тогда турсук не выпустит воздуха. Он сложил вместе все двенадцать надутых шкур и привязал их к накрест наложенным сверху жердям. Женщины на афганском берегу увидели эту работу и перестали кричать. Когда плот стал, совсем не погружаясь, на воду и Розиа-Мо вместе с учительницей легли на него, Хушвакт-зода взял тринадцатый турсук и, придерживая его левой рукой у себя под грудью, вошел в холодную воду. Другой рукой он ухватился за плот и оттолкнулся ногами от берега. Плот рванулся, и его понесло стремительное течение. Но Хушвакт-зода работал ногами, как сильная, большая лягушка, а Розиа-Мо и учительница гребли руками, как веслами, и плот перестал кружиться, прыгая на гребешках порожистых волн. Женщины на афганской стороне кинулись бежать вдоль берега, туда, где должен был пристать снесенный течением плот.

Гюль-Биби следила за плотом вместе со всем населением кишлака. Гюль-Биби стояла на берегу, прикрывая глаза ладонями от солнечного блеска, кружащегося в воде. И вот что она увидела дальше. Плот дважды едва не перевернулся, пловцов окатила волна. Но он проскочил мимо летящего на него черного камня, окруженного белой пеной. Завертевшись, он пристал к афганскому берегу. Пловцы и те беглые женщины встретились и о чем-то возбужденно заговорили. Затем Хушвакт-зода взвалил плот себе на спину и пошел вдоль берега против течения, и все женщины торопились за ним. Они шли, занося плот как можно выше против течения, чтоб на обратной переправе их снесло к самому кишлаку, а не пронесло мимо, где уже начинались отвесные скалы.

Они остановились против ущелья, углубляющегося в Афганистан, и Гюль-Биби одобрительно подумала, что место выбрано правильно, что Хушвакт-зода умеет рассчитывать скорость течения. Они поставили плот на воду. Но только начали рассаживаться на плоту, из афганского ущелья галопом по остробоким камням вылетела орава всадников в чалмах и халатах. Некоторые из них держали ружья наперевес и ожесточенно ими размахивали. Внезапно все они в ярости закричали, и Гюль-Биби увидела, как женщины у плота схватились за головы и заметались в отчаянной панике, пронзительно взвизгивая и вопя. Сердце Гюль-Биби, словно ломясь в ее старые ребра, застучало тяжелыми, медленными ударами. Хушвакт-зода прыгнул в воду и, стоя по грудь в воде, держал вырываемый течением плот и зазывал женщин на плот рукою и голосом. Но две из них с поднятыми руками кинулись в сторону, остальные прыгнули на плот и перевернули его. Плот вырвался из рук Хушвакт-зода и, кружась, понесся порожняком вниз. Розиа-Мо, учительница и одна немолодая женщина бросилась вплавь от берега, и Хушвакт-зода рванулся за ними. Но взбешенные всадники спрыгнули с лошадей и открыли стрельбу. Хушвакт-зода выбросил из воды руки, перевернулся, взметнувшись, и ушел под воду.

— Прыгайте!.. Плывите, кто плавает, плывите, мужчины! — пронзительно крикнула Гюль-Биби, и несколько мужчин послушно бросились с берега, чтобы плыть навстречу спасающимся.

Но винтовки басмачей приподнялись выше, и пули запрыгали у советского берега. Мужчины, бросившиеся в воду, повернули назад. А у той стороны быстро неслись вниз три черные точки, и басмачи смотрели на них, не стреляя. Одна из точек окунулась в воду, но с ней поравнялась другая. «Это, наверно, Розиа-Мо помогает женщине из Бальджуана», — подумала Гюль-Биби. Третья точка ударилась о черный камень, торчащий из белой пены, и больше не появилась из воды. Над сверкающей поверхностью замелькали, сплетаясь, четыре руки. Гюль-Биби различила длинные волосы Розиа-Мо, их спокойно покрыла пеной волна.