Александр Авдеенко - В поте лица своего

Как бы размышляя вслух, Саша говорил:

— Мы каждый день читаем в газетах и журналах — «счастье трудового человека»… Какое же оно, это счастье, товарищи, в чем оно и откуда родом?.. Ты живешь в свободной стране, где у власти стоит народ. На заводе, в шахте, на фабрике, в мастерской, на железной дороге, в колхозе ты можешь проявить себя настоящим человеком. Не князь ты и не граф, не известная балерина, не прославленный, киноактер, а знаменит. Тебя уважают, любят, песни про тебя поют. Честный, творческий труд открыл перед тобой все дороги. Вот это и есть счастье трудового человека. Ради него наши отцы и деды Октябрьскую революцию совершили. И наш комбинат построен ради него!..

Все, кто находился на рабочей площадке второй печи, внимательно слушали Людникова. Тестов и Пудалов переглядывались, одобрительно кивали. Полубояров забыл о своей трубке. Слушал Сашу и сердцем тянулся к нему: любил умницу Сашу.

Влас Кузьмич с гордостью смотрел на внука. Ему ясно было, что тот скажет дальше!

— Мы все знаем основу закона нашей жизни — каждому по труду. — Саша повернулся к Тестову, в упор посмотрел на него. — А вот вы, товарищ, против этого закона. Свой нам подсовываете. Думаете, что счастье человек может получить только из ваших рук. И только тот имеет на него право, по-вашему, кто приглянулся вам, кто подходит под вашу мерку!

— Правильно! Молодец! — закричал Влас Кузьмич. — Это по-нашему, по-рабочему!

Дитятин, Прохоров, Железняк бешено аплодировали.

Андрей Грибанов осуждающе качал головой.

Клава закрыла лицо руками.

Пудалов сказал что-то Тестову и скомандовал съемочной группе:

— Выключайте!

— Выключайте! — сказал Саша. — Меня все равно услышат. Зачем я все это говорю? Не для того, чтобы зубами вырвать первое место. Во имя справедливости отважился испортить вам праздник!

Тестов, бледный, с трясущейся челюстью, подбежал к оратору:

— Ты с ума сошел, Людников! Собственным языком роешь себе яму!

Саша даже не взглянул на него.

— Иван Федорович, — продолжал он, — печально и больно смотреть на вас. Вы же знаете, что работали в этом квартале хуже нас. Почему же согласились на первое место? Откажитесь, пока не поздно, от всего, что на вас сегодня навесили любители барабанного боя. И без этого у вас достаточно заслуг, званий, орденов. Откажитесь, иначе совесть загрызет!

Шум. Возгласы одобрения. Сторонники Саши Людникова бьют в ладоши. Тестов и Пудалов растерянны.

— Я еще скажу, товарищи! — закричал Людников, дождавшись тишины. — Соревнование — святое дело для всех и каждого. В нем нельзя ни хитрить, ни ловчить. Нельзя ничего ни от кого утаивать. Никаких подтасовок, натяжек, самоуправства. Все должно быть чисто. Вот тогда это и будет называться соревнованием! Соревнование, внедряемое и опекаемое сверху, обречено да провал. Соревнование, которое начинается снизу, разгорается в пламя и охватывает всю страну. Где такое соревнование, там и хорошая работа, и сила, и правда, там коммунистический труд!

Клава Шорникова подбежала к Саше, бросила ему в лицо:

— Предатель!

Ошибался Людников-младший, когда полагал, что его выступление на празднике, устроенном в честь Шорникова, мгновенно восстановит попранную справедливость. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…

После разразившегося в цехе скандала Тестов и Шорников вошли в кабинет начальника цеха. Передняя его стена сплошь застеклена, видны мартеновские печи и работающие около них люди. Организатор неудавшегося торжества задернул штору на стеклянной стене и положил руку на плечо Шорникова.

— Извини, Иван Федорович, хотя и ни в чем я не виноват. Не ожидал я такой выходки от Людникова!

— А я разве ждал?! Сорок лет честным трудом, верой и правдой служу советской власти, а он… Так наплевать в душу!.. Нет, я этого не оставлю!

— Правильно!.. Но почему он против тебя выступил?

— Зависть… Это с одной стороны. А с другой — Клава. Надоела она ему, другую кралю себе нашел… Он давно зацепку искал, чтобы разорвать дружбу со мной и отказаться от Клавы.

— Понятно!

— Гуляка был и его родной отец. Прижил Сашку с этой… Танькой Людниковой и бросил на произвол судьбы. Ну, и сынок пошел по кривой отцовской дорожке!

Распахнулась дверь, вошел мрачный и злой Полубояров. Шорников сейчас же, поджав губы и фыркая в холеные усы, поднялся и вышел. Тестов и Полубояров выжидательно смотрели друг на друга и молчали.

— Почему безмолвствуете, Николай Петрович? Почему не даете политическую оценку безобразному событию? — спросил Тестов.

Полубояров пожал плечами:

— А что тут говорить?.. Случилось то, что должно было случиться. Я вас предупреждал, Матвей Григорьевич.

— «Предупреждал»! Ишь какой умник объявился… Вы, как я вижу, не поняли, что произошло. Политический скандал! Подрыв авторитета общественных организаций! А кто виноват? На заседании жюри вы с пеной у рта защищали этого шкурника. И ему это стало известно. По существу, вы вдохновили Людникова!

Полубояров удрученно молчал. Страдал, презирал себя, но не возражал. Тестов разошелся и уже не мог остановиться:

— Вы отлично знали, с каким настроением приехал Людников. Почему же позволили выйти на трибуну? Почему допустили его к микрофону?

Теперь Полубояров осмелился возразить Тестову:

— Это вы с Пудаловым, а не я приглашал Людникова на трибуну!

Тестов молча мечется по кабинету. Останавливается перед Полубояровым.

— Если не заставите этого щенка извиниться перед Шорниковым, рискуете остаться без партийного билета и без должности начальника цеха!.. Воздействуйте на Татьяну Власьевну, а через нее на сына. Пусть Людников завтра же, придя на работу, всенародно покается.

— Этого я вам обещать не могу…

Постучавшись, вошел Андрей Грибанов.

— Что у вас? — недовольно спросил Полубояров. — Срочное что-нибудь?

— Срочное, Николай Петрович… Прошу исключить меня из бригады Людникова. Переведите куда угодно!

Тестов радостно оживился:

— Почему исключить? В чем дело?

— Не могу с Людниковым. Бузотер. Шкурник…

— Правильно, дорогой… как тебя величают?

— Андрей Афанасьевич.

— Правильно, Андрей, очень правильно ты понял Людникова! С настоящих партийных позиций… Ну, а что ты скажешь насчет его речи?

Грибанов бросил быстрый взгляд на Тестова, потом на Полубоярова — старался понять, какого ответа ждет от него начальство. Полубояров усиленно дымил трубкой, смотрел вниз, себе под ноги. Тестов поощрительно улыбался.

— Какая же это речь?! — Грибанов презрительно усмехнулся. — Лай бешеной собаки! От зависти взбесился…

— Правильно! — одобрил Тестов. — В этом все дело.

Грибанов оглянулся на дверь, снизил голос почти до шепота: