Петр Капица - Неслышный зов

— Он тебе больше не понадобится, к нему не добыть патронов. В милиции скажешь, что нашел на свалке, иначе за незаконное хранение оружия привлекут к суду.

— Пусть. Я готов нести заслуженную кару, — отрешенно сказал Худяков.

— Только не надо становиться в позу, — заметил Роман. — Ты не герой. Понимаешь? Получилось мелкое хулиганство, а не трагедия. За такое могут устроить показательный суд и выгнать из института. Действуй, как я говорю.

На следующий день, после первой лекции, Громачев зашел в партбюро, чтобы информировать Чижа о случившемся. У секретаря парторганизации уже сидел представитель Наркомтяжпрома. Из приоткрытой двери доносился его негодующий голос:

— …Невообразимое, злостное хулиганство! Ворваться в ночное время в девичью комнату, устроить черт его знает что! Он же мог убить. Почему этот хулиган не арестован?..

Громачев постучал в приоткрытую дверь костяшками пальцев и, заглянув в комнату, спросил:

— Можно?

— Не мешайте, мы заняты! — отозвался москвич.

— Я по этому же делу, — не унимался Громачев. — Хочу объяснить, почему Худяков не арестован.

— Входи, входи, — пригласил Чиж, игнорируя требование Ястрина. — Что там у вас стряслось? Почему я это узнаю от приезжих?

— Я тоже удивляюсь: от кого товарищ Ястрин успел узнать? Неужели так рано к вам забежала Лена Рубинская?

— Не ваше это дело! — оборвал его москвич и обратился к Чижу: — Я думаю, что мы сможем обсудить эту историю без посторонних.

— Он не посторонний, а заместитель секретаря комитета комсомола, — заметил Чиж. — Так почему вы не отправили хулигана в милицию?

— Мы бы поставили в неловкое положение товарища Ястрина.

— Что?.. Что?! — взорвался москвич. — Какое такое неловкое положение?

Громачеву захотелось ошеломить его неожиданным сообщением.

— Есть свидетели, которые видели, как за две минуты до стрельбы вы покинули комнату Рубинской, — сказал он, глядя прямо в глаза представителю Наркомтяжпрома.

Москвич не предполагал, что в общежитии кто-то наблюдал за ним. Это, конечно, его ошарашило. Но замешательство длилось недолго.

— Что из этого? — безразличным тоном произнес Ястрин. — Да, я действительно заходил по делу… Выяснил, есть ли среди комсомольцев талантливые ребята, которые пошли бы в Центральное управление. Значит, за мной была слежка? — уже грозно спросил он. — Не вы ли, питая ко мне неприязнь, направили хулигана?

— К счастью, меня не было дома. На вахте видели, что я пришел с улицы и побежал наверх после выстрелов. И там был не хулиган, а влюбленный юнец — Толя Худяков. Это он видел, как вы, крадучись, уходили от нее, и тотчас же ворвался в комнату Елены. Она не успела ни одеться, ни привести в порядок постель… Да и на столе были остатки пьянки.

— Клевета! Как вы смеете возводить напраслину на ни в чем не повинную девушку?

— Видите ли, не я один. И другие, прибежавшие на стрельбу, имели глаза… заметили и коньяк и разобранную постель…

— Н-н-да… история, — смутился Чиж. — Придется срочно собирать бюро.

— А вот с этим не следует спешить, — принялся наставлять Ястрин. — Сначала надо во всем разобраться. Этак и меня ошельмуют. Я бы хотел конфиденциального разговора.

Чиж неохотно попросил:

— Громачев, сейчас пойди на лекции, а я вызову, когда понадобишься. Пока никому ничего не рассказывай.

Роман, понимая, что Ястрин надеется замять эту историю, сказал:

— Без меня знают… мгновенно разнеслось по общежитию, а сейчас, конечно, и по всему институту. Да и протокол существует…

— Какой такой протокол? — встревожился москвич.

— Составлен на месте происшествия… подписан всеми свидетелями.

— А ну-ка дайте его сюда, — потребовал Ястрин.

— Мы его пустим в ход только тогда, когда возникнет острая ситуация или… потребует милиция. Сейчас я вам больше не нужен? До свидания.

И Громачев ушел, оставив растерянного москвича и озабоченного секретаря парторганизации.

Полностью замять случившееся не удалось, но полумерами все было спущено на тормозах. Происшествие свели к нелепой ревности вспыльчивого юноши, который ошибочно заподозрил измену. Чтобы не порочить работников наркомата, Ястрина оставили в стороне.

По общежитию был издан строгий приказ: «За недозволенное поведение в общественном месте студента Худякова А. Т. исключить из числа жильцов». Толе пришлось возвращаться к родителям и каяться на бюро комсомола, где ему вкатили выговор с предупреждением.

А Елена Рубинская после нервного потрясения на месяц попала в психиатрическую клинику. Ей не хотелось показываться в институте.

— Придется тебе до перевыборов секретарствовать, — сказал Чиж Громачеву. — Есть такое мнение.

— А как же с выговором за поведение на комиссии?

— Решили повременить. Считай, что тебе повезло.

Роман на этот раз не противился. С повестями все шло нормально, он мог целиком отдаться комсомольской работе, но о заводе в Большой Туре не забывал.

Став секретарем институтского комитета комсомола, Громачев терял много времени на повседневную суету, на выслушивание жалоб и пустой болтовни хвастунов, на «накачку» лентяев и поощрение активистов, на многое другое, чего он никогда прежде не делал. Его приглашали на все торжественные и неторжественные заседания, начиная с ячеек и кончая горкомом. Роман представительствовал чуть ли не во всех комиссиях.

Ему хронически не хватало времени на кино, на бассейн, на театр. А самое тревожное — Роман лишил себя часов раздумья и творчества. Это удручало.

Неспокойно было на душе и оттого, что он реже встречался с Сусанной. Именно во вторник возникало какое-то заседание, на котором обязательно требовалось его присутствие. Он даже не успевал предупредить Сусанну. И она порой два-три часа ждала его. Хорошо, что от тягостных дум ее отвлекала работа над северными записями. И все равно Сусанна встречала его недоверчивым вопросом:

— Опять заседал?

— Ну?

— Все естественно, — упавшим голосом говорила она и не могла скрыть слез, туманивших глаза. — Теперь на тебя будут вешаться девчонки… станешь забывать о наших встречах.

Подозрение Сусанны имело под собой почву. Почти одновременно вышли обе книги. Это выделяло Громачева из среды студентов, и на него действительно засматривались девчонки. Он даже иногда находил записки в кармане пальто, когда брал его с вешалки. Однажды какая-то неизвестная объяснилась в любви и просила узнать ее по тем взглядам, которые на общих лекциях факультета она будет устремлять на него.

Громачев, недоумевая, вглядывался на лекциях в студенток и ловил сразу несколько обещающих взглядов, но так как он не искал контактов, то тут же забыл о писавшей.