Петр Капица - Неслышный зов

— А чего ты меня Громом зовешь?

— Это я для них тебе сокращенное имя придумал. Таинственно-громыхающее. Только ты волосы малость пригладь.

— Я своих стихов никому не читаю. На таких условиях к девчонкам не пойду.

— Чудило! Там ужин такой, пальчики оближешь. Чужие прочтешь. Они не разберут. И я мандолину возьму, сыграю что-нибудь.

— А можно и мне с вами? — забыв о недавней перепалке, подхалимски спросил Самохин. — Я ведь могу на балалайке.

— Обойдемся и без балалайки, — отбился от него Лапышев. — Пожирай свою колбасу. Идем, Гром.

Взяв мандолину, он поспешил наверх. Ромка неохотно поплелся за ним. Стыдно было навязываться в едоки к девчонкам.

У дверей в третью комнату Юра еще раз привел в порядок волосы и, оглядев Ромку со всех сторон, дал ему свою расческу. У Громачева волосы всегда ершились, не желая лежать ни на пробор, ни зачесанными назад.

Открыв дверь, Лапышев толкнул Ромку в плечо и провозгласил:

— Житель футболезии и Парнаса — Ромуальд Гром! Оркестр, туш!

Он сам сыграл на мандолине бравурный туш, чем еще больше смутил Ромку.

Девчонки — их было четверо в комнате — захлопали в ладоши и засуетились.

— А ну, небожители, скорей к столу, а то все остынет, — пригласила большеглазая, коротко, по-мальчишески подстриженная девушка. Она взяла на себя роль гостеприимной хозяйки.

На столе стояла широкая дымящаяся сковорода с золотистым, хорошо поджаренным картофелем. Рядом виднелась кабачковая икра в миске и разделанный копченый лобан.

Девушки так поделили свой ужин, что парням досталась львиная доля, а им понемногу.

— Мы не съедим этого, — запротестовал Ромка, но Лапышев его не поддержал.

— Не стесняйся, — сказал он. — И не прикидывайся малоежкой. Они знают, что у нас колун. К тому же девочкам надо талию сохранять.

— Мы еще о талиях не думаем, — отозвалась Нина Шумова и села рядом с Ромкой.

На щеках у девушки едва приметно показывались ямочки, а маленький, очень подвижной рот то и дело растягивался в улыбке, обнажая ровные глянцевито-белые зубы.

Ее подружки были типичными фабзавучницами — крепко сбитые, грудастые девчонки с неуклюжей походкой подростков.

Лапышеву понравилась самая крупная из них — Зоя Любченко, прозванная Слоником. Розовощекая и белокурая, она вся походила на хорошо выпеченную пышку. Ее только несколько взрослила прическа, похожая на домик улитки.

Две другие девчушки были очень разными. Одна — Муся Кротик — старалась быть неприметной. Она даже улыбалась с закрытым ртом, как это делают девушки с плохими зубами. Ее несколько уродовали десны: когда девушка забывалась, они некрасиво обнажались. Другая, Симочка Изюмова, одевалась броско: носила очень короткие юбки в обтяжку, яркие кофточки с блестками и металлическими блямбочками на груди, серьги.

Накормив парней, девчата убрали посуду, отодвинули к стене стол и попросили Лапышева сыграть. Юрий не ломался. Он сыграл на мандолине вальс, польку-бабочку, тустеп, шимми… Девчонки сперва кружились друг с дружкой. Потом Нина вытащила Ромку и заставила его пройтись с нею круг, затем передала его Симочке, а та — Зое.

Натанцевавшись вволю, подружки уселись отдыхать на свои опрятные койки, заправленные кружевными покрывалами, и Шумова сказала:

— Хотим стихов.

— Да, да… про любовь! — поддержали ее девчата.

— Хорошо, стихи будут, — согласился Ромка. — Только условие. Я читаю, а вы отгадываете, кто их написал. Если ошибетесь, отдаете фант.

— Идет, — смело согласилась Симочка.

Ромка закрыл глаза и, вспоминая строки, негромким голосом прочитал:

— Ну, кто написал?

Подружки Шумовой молчали, боясь выдать свое невежество, а она, прикусив улыбочку, сказала:

— В этом стихотворении ты пропустил несколько строк. Правильно?

— Да.

— Тогда прочти еще что-нибудь Сергея Есенина.

Ромка прочитал «Письмо матери». Девчонки захлопали в ладоши. Тогда он вспомнил такие стихи:

— Вот это стихи! Дух захватывает, — воскликнула Зоя. — Если бы так в жизни любили.

— Наверное, любят, раз пишут, — неуверенно резюмировал Ромка и спросил: — Кто автор?

— Я много читала стихов, но эти слышу в первый раз, — созналась Нина.

— С тебя фант, — потребовал Ромка. — Это стихи Гофмана.

Нина Шумова покорно отдала фант — кошелечек из бисера. И тут же предложила:

— А теперь вы, мальчики, отгадайте.

И она прочитала:

— Я пас, — поднял руку Лапышев и без сопротивления отдал фант — гребенку. А Ромка подумал и сказал:

— Это стихи Александра Блока.

— Молодчина, — похвалила его Нина. — Никогда не могла бы подумать, что какой-то мальчишка знает столько стихов.

— Вы каких-то незнакомых вспоминаете, — запротестовала Муся. — Давайте тех, кого мы в школе учили.

Ромка стал читать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, но при этом попросил Шумову молчать. Ее подружки, видно, мало знали и классиков, потому что никого не отгадали.

Когда со всех штрафы были собраны, Лапышев попросил Зою повернуться спиной и, вытаскивая вещь за вещью, спрашивал:

— Что делать этому фанту?

И Слоник придумывала наказания.

— Этому спеть песню… перекувырнуться через голову… поцеловать за хорошие стихи Громачева.

— Нет… Нельзя такое! — запротестовала Муся Кротик, узнав свой фант. — Нехорошо… Я не выполню.

— Перекувыркивайся за меня, — предложила Симочка. — Я с удовольствием твое исполню.

Ромка не сумел увернуться, и озорная девушка влепила в щеку такой поцелуй, что у него зазвенело в ухе.

— Это не по правилам! — смеясь, возмутилась Нина. — Возьми поцелуй обратно.

— Пожалуйста, — и Симочка подставила свою щеку Ромке.

Тот едва прикоснулся к ней. До этого ему не приходилось играть в фанты с поцелуями.

— Ну и кавалер! — фыркнула Симочка. Ей почему-то хотелось казаться девицей, все уже испытавшей. А может, это было так и на самом деле?

Слонику, хотя она сама придумывала наказания, пришлось исполнить песню. Она стала посредине комнаты и каким-то тонким, не своим голосом пропела: