Геннадий Ананьев - Золотые патроны [Рассказы]

— Предлагали, — немного помедлив, ответил Ивченко. — Хорошие места предлагали, в штаб. Отказался. А почему, собственно, я должен уезжать отсюда?! — голос майора стал еще сердитей, и я почувствовал, что задал бестактный вопрос. А майор продолжал: — Почему, скажите?! Чтобы еще кто голову сломал?! Здесь маршруты с горы да в ущелье, из ущелья — на перевал. Сейчас солнце, а через минуту — туман. Смотри да смотри. А я уже — тертый калач. Вот Ярмышенко, тот перевелся. Звеном сейчас командует. Теперь-то я себе, можно сказать, подготовил смену, теперь можно и на пенсию.

Ивченко встал из-за стола, крикнул повару: «Спасибо, кок!» — и направился к выходу.

Я увидел, что он чуть-чуть хромает.

Начальник заставы капитан Юдин еще раз прочитал сообщение синоптиков: «Ветер два-три метра в секунду, днем незначительное усиление» — вложил пистолет в кобуру и вышел из канцелярии.

— Наряд, товарищ капитан, на катере, — доложил дежурный.

Море было на редкость спокойным. У песчаного берега, который начинался сразу же от заставы, оно голубело, как утреннее небо; а уже в полмиле от берега цвет его напоминал нежную зелень весенней травы; зелень эта, удаляясь от берега, постепенно темнела, становилась почти черной. Милях в пяти от заставы, среди неподвижного, будто уснувшего моря, возвышались пять скалистых островов; над самым высоким островом, который стоял прямо против заставы, медленно двигалось по-северному тусклое, огромное и холодное солнце, цепляясь своим лохматым краем за острые вершины скал. Юдин посмотрел на часы — три ночи. Начался прилив. Вода в устье реки, где находился заставский причал, уже поднялась, и катер мог свободно выйти в море.

За четыре года, которые прослужил Юдин здесь, на Кольском полуострове, он привык к тому, что летом солнце кружит по горизонту, не поднимаясь вверх и не прячась за мшистые гранитные гребни, а зимой не показывается вообще; он знал, когда начнется прилив, и всегда безошибочно планировал выход катера на осмотр островов или береговой кромки; он и по лоции, и практически изучил, на какой воде в какую губу можно заходить, знал каждую банку по всему берегу на участке заставы — за четыре года Юдин приобрел репутацию опытного начальника заставы.

Первый год его раздражал шум моря: то монотонный накат прибоя, то глухие, со стоном, удары волн о берег; но потом Юдин привык к этому шуму, и, когда Баренцево море успокаивалось, ему будто чего-то не хватало, он становился раздражительным, а в душе его невольно появлялась тревога.

Беспокойство Юдина возникало, конечно, не потому, что не шумел привычно прибой. Причина была иная, которую он даже не осознавал. Если море не штормило, то по нему один за другим шли иностранные торговые суда — но не все торговые суда безобидны. На одном из островов стоял маяк, на другом работала научно-исследовательская экспедиция — вот и мотался заставский катер днем и ночью осматривать то острова, то берег. А что представлял из себя катер? Он был не очень быстроходный, но устойчивый на волне. Но Баренцево море обманчиво. Ветер здесь может налететь неожиданно, и редко сила его бывает меньше девяти-десяти баллов. Высылая катер, Юдин всякий раз переживал за солдат, боялся, не случилось бы с ними беды, да и сам он в погожие дни старался чаще выходить в море, сильно уставал, поэтому становился раздражительным.

Море уже шестой день нежилось под скользящими лучами солнца, шестой день капитан Юдин спал всего по нескольку часов. Сейчас ему вновь предстоял выход в море: с поста наблюдения сообщили, что «купец», проходя курсом за островами, дважды стопорил ход. Могло у иностранного судна что-либо случиться с двигателями, но могло быть иное — за борт спущен аквалангист или контейнер с опасным грузом. Юдин выслал пограничные наряды в те места, где могла произойти высадка на берег, а сам решил осмотреть все острова.

Юдин подошел к причалу. Мотор катера работал на малых оборотах; старший моторист, как официально назывался командир катера, ефрейтор Верховцев стоял у штурвала, за фанерной будкой; будку эту сделали сами мотористы, чтобы предохранить мотор от дождя, снега и брызг во время шторма; а Верховцев переоборудовал штурвал так, чтобы управлять катером можно было стоя в будке, высунув из нее лишь голову.

Моторист рядовой Лавренин доканчивал протирать паёлу [1] Частые деревянные решетки, которыми выстилается дно катера. . До армии он работал трактористом в совхозе и никогда не видел моря, но за полтора года службы привык к нему, гордился тем, что он не просто солдат-пограничник, а еще и моряк. Даже ходить стал Лавренин, копируя рыбаков-поморов, вразвалку, а письма домой писал только на катере, чтобы, как он говорил, пахло от конвертов соленой морской волной и соляркой. На заставе подшучивали над Лаврениным, но он не обижался и даже, казалось, испытывал от этого удовольствие. А катер он содержал в идеальной чистоте.

Солдаты, назначенные в наряд, тоже были на катере. Рядовой Захарченко, молодой солдат, удерживал катер у причала за трос, который уже был отвязан, а ефрейтор Федосеев курил сигарету, полуразвалившись на скамье, и время от времени небрежно сплевывал за борт.

— Курс на Дальний, — скомандовал капитан, спрыгнув с причала на катер, и встал на свое любимое место — к носу.

Катер вышел из реки и развернулся вправо, держась вначале у самого берега; берег здесь был высокий, скалистый, на выступах скал сидели плотно друг к другу чайки-глупыши, и казалось, что весь берег обсыпан грязным снегом; а как только катер приближался к этим снежным комьям, они, будто брошенные сильной рукой, взмывали вверх, рассыпались и с тоскливым криком кружились над пограничниками; но стоило катеру отойти подальше, чайки вновь возвращались на свои места, усаживались плотно друг к другу и снова становились похожими на комки снега — с новой силой взлетал новый комок, рассыпался и тоскливо стонал.

— Загорланили! — недовольно проговорил Юдин, потом повернулся к ефрейтору Верховцеву и громко крикнул: — Самый полный!

Эта команда была вызвана не простым желанием поскорее отойти от чаечного базара — чайки раздражали его своим криком, но из-за этого он не стал бы торопить моториста, не стал бы давать максимальную нагрузку на мотор. Вчера, позавчера — все дни штиля — чайки плавали большими стаями на воде, а сегодня перебрались на скалы; а если чайка ушла с воды — жди шторма. Заметил Юдин, что нет на море ни уток, ни кайр, ни атаек; не вынырнул еще ни один тюлень — они всегда в хорошую погоду, высунув из воды свою черную голову, с любопытством разглядывали катер и людей, — притаилось море, насторожилось, хотя для неопытного глаза оно оставалось дремлющим, ласковым. Юдин понимал, что нужно спешить, чтобы успеть осмотреть остров.