Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

На следующий день во двор гончара потянулись соседи, земляки, друзья, знакомые и незнакомые.

Все радовались его благополучному возвращению в родной дом.

Лишь Миръякуб и ведать не ведал, что отец уже не в зиндане, а дома.

Среду, четверг и пятницу он провел с матерью и братом, а субботним утром, в день, когда освободили гончара, отправился в Урду. Из дому он прихватил самсу для Авлиякула-амаки. У старого конюха при виде самсы загорелись глаза, он тут же отправил одну в рот, прожевывая ее, справился о здоровье домашних, спросил и про отца… Миръякуб заварил чай. Старик принялся за чаепитие, а парень пошел побродить. Вокруг стояла мертвая тишина, словно Урду затопило водой. У ворот дремал стражник. Очнувшись, он обвел Миръякуба мутным, ленивым взглядом и снова уронил голову на грудь. Миръякуб потоптался возле бекского айвана — и тут ни души. Он вернулся в конюшню, зашел в каморку Авлиякула-амаки — тот все еще уплетал самсу, запивая ее чаем.

Миръякуб, поджав ноги, уселся на супу, застеленную старым одеялом, задумчиво проговорил:

— Где-то сейчас Карчигай?.. Ох, и конь! Стоит только беку обнажить саблю — летит вперед, как стрела! — Старик согласно кивнул, а юноша, как бы про себя, продолжал. — На дворе — будто в пустыне. Не видно ни Султанмухаммада, ни других сарбазов.

Авлиякул, с набитым ртом, сказал:

— Все на военных учениях. Сдается мне, неладно под Чимкентом — туда отправился Асадуллахан с сотней навкаров. В Урде один лишь светлейший Насриддинбек — только что приехал, я сам принял у него коня.

— Мне бы надо поговорить с ним.

— Ему не до разговоров, и без тебя хватает забот.

— А я зайду к нему с чилимом.

— Ладно уж, иди, коль приспичило.

Миръякуб выскочил во двор. В помещении, где обычно находились мирзы, разыскал чилим, набил его свежим табаком и, захватив спички, прошел через айван в комнату Алимкулибека. Там, в одиночестве, лежал на богатых шелковых курпачах, навалившись грудью на подушки, Насриддинбек. Увидев Миръякуба, он повернулся на бок, равнодушно процедил:

— А, конюх… Что тебе нужно?

Миръякуб снял у дверей кавуши, поклонившись мирзе, опустился возле него на колени, запалил чилим; сначала, по примеру здешних слуг, он затянулся сам, потом, обтерев платком, перекинутым через плечо, камышовый мундштук, передал чилим Насриддинбеку. Тот подождал, пока в чилиме как следует проклокочет вода, сделал несколько глубоких затяжек. Некоторое время, окутанный клубами дыма, он лежал неподвижно, лицо его налилось синевой… Он тихо пробормотал:

— Одурманило…

Миръякуб кинулся к нише, взял веер из павлиньих перьев, принялся размахивать им над мирзой. Немного погодя Насриддинбек блаженно вздохнул:

— Прошло…

Он завалился на спину, положив руки под голову, сказал, глядя в потолок:

— Давно я к тебе приглядываюсь — парень, вроде, толковый. Это ты ухаживаешь за Карчигаем?

— Так точно, светлейший.

— Да-а… И бек тебя хвалит, — он помолчал. — Твой Карчигай сейчас на поле брани. Аллах велик — он дарует нам победу! И все наши печали отлетят от нас, как дым из этого чилима…

Во время этого разговора Миръякуб все тискал в кармане золотые браслеты. Но только собрался извлечь их, как в комнату ввалились Султанмухаммад и с ним еще несколько сарбазов. Пришлось пока уйти ни с чем…

Ночевал Миръякуб в Урде. И на следующее утро снова понес чилим Насриддинбеку. Мирза смекнул, что парень хочет о чем-то поговорить с ним. Может, ему известно что-нибудь о происках Асадуллахана? Он усадил конюха на курпачу напротив себя, испытующе глядя на него, сказал:

— Сдается мне, неспроста ты сюда повадился. Есть ко мне разговор?

— Да, светлейший.

— Говори. Слушаю.

Миръякуб, побледнев, дрожащим голосом произнес:

— Светлейший! Простите моего отца!.. Он… Он в зиндане. Выпустите его оттуда!

С этими словами он достал из кармана и положил на ковер перед Насриддинбеком один из золотых браслетов. Бек оценивающе посмотрел на браслет, сверкавший посреди ковра, как звезда, перевел взгляд на юношу, усмехнулся:

— Так… Как зовут твоего отца?

— Мирхайдар.

— Чем он занимался?

— Он гончар.

Насриддинбек, словно припоминая что-то, задумчиво пожевал губами, в его глазах мелькнул хитрый огонек:

— Так, так… Значит, гончар Мирхайдар? Слышал, слышал, — и к радостному изумлению Миръякуба он твердо отчеканил: — Так вот. Мы прощаем вину твоего отца. Считай, что он уже на свободе.

Юноша так и взвился:

— Спасибо! Спасибо, светлейший!.. Всю жизнь буду помнить вашу доброту.

Насриддинбек, которому эта доброта ничего не стоила, ощупывая ястребиным взором браслет, подозрительно спросил:

— Золото настоящее?

— Браслет из чистого золота!

— М-м…

— Клянусь, светлейший!

— Ладно. Я верю тебе, — Насриддинбек сгреб браслет в ладонь, — никто не видел, как ты ко мне входил?

— Вроде, нет.

— И ты никого не предупреждал, что собираешься… м-м… поговорить со мной?

— Нет, светлейший.

— Хорошо. Теперь слушай внимательно. Ты должен будешь кое-что сделать для меня. Как говорится, услуга за услугу.

— Я ваш раб, светлейший.

— М-да… Ты знаешь Ибадуллахана?

Миръякуб утвердительно кивнул.

— Это племянник Асадуллахана. Так вот, незаметно прислушивайся к разговорам Ибадуллахана, Каюмхана, Рустама-байваччи и их приспешников. Ну, что они там толкуют про меня, про Султанмухаммада и особенно про Алимкулибека. Понял? Время от времени будешь докладывать лично мне обо всем, что тебе удастся услышать.

— Хорошо, светлейший.

— И чтоб держать язык за зубами!.. Авлиякулу-ата ни слова о нашем разговоре. Проболтаешься — пеняй на себя. А теперь ступай. Пока никуда не отлучайся из Урды. Твой же отец не сегодня-завтра вернется домой.

— Спасибо, светлейший!

Миръякуб, кланяясь попятился к двери.

На другой день Насриддинбек сам, через слугу, вызвал молодого конюха. Тот со всех ног помчался на главную площадь Урды, где его ждал мирза, временно замещавший бека. Вокруг мирзы теснились сановники, они с хмурым любопытством смотрели на бегущего конюха, которого отличил Насриддинбек. Миръякуб застыл перед ним в почтительной позе. Насриддинбек приказал:

— К вечеру подготовь моего коня. Я еду на свадьбу, — и, обращаясь к окружающим его сановникам, похвалил Миръякуба. — Парень — отчаянный лошадник. Все мы в молодости увлекались конями, а этот души в них не чает. — Он снова повернулся к Миръякубу: — надо бы дать моему гнедому звучное имя.

— Мы зовем его Лочин — Сокол.

— Лочин? Отлично! Он не хуже Карчигая?

— О, Лочин — это такой конь! — горячо отозвался Миръякуб.

— Надеюсь, ты и обращаться с ним будешь не хуже, чем с Карчигаем. Да, к вечеру надень новый халат — поедешь с нами на свадьбу к Саидкаримбаю, он выдает замуж свою дочь. Присмотришь там за Лочином. — Насриддинбек отвел Миръякуба в сторону, что-то шепнул ему на ухо. Все решили, что он дает конюху дополнительные наставления насчет своего коня. На самом же деле мирза предупредил Миръякуба, что на свадьбе будут Ибадуллахан и Рустам-байваччи, и он глаз с них не должен спускать!.. Миръякуб мотнул головой: будет исполнено, и отправился на конюшню.