Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

Все трое поднялись с мест, спустились с айвана. Остановившись возле цветника, они намеренно громко, так, чтобы их слышали находившиеся поблизости урдинцы, заговорили о вчерашних военных учениях, о конях, о погоде на завтра…

Дома Миръякуб подробно рассказал, как бек похвалил его, пообещав, что вознаградит своего конюха за усердную службу. Он заверил мать и брата, что сумеет вымолить у бека прощение отцу — бек был к нему так добр…

Рассказ Миръякуба обрадовал Шахринису-хола, да и в душе Мирсаида затеплилась надежда. Он, правда, знал, что брат и соврет — недорого возьмет, но сейчас склонен был верить Миръякубу — ведь дело касалось отца, а тут любой обман был бы кощунством. И как знать, если уж бек так расположен к брату, может, он и уступит его просьбам.

Мирсаид по-прежнему с утра до вечера трудился за токарным станком, ему подсоблял двоюродный племянник, Ядгар. Шахриниса-хола, жалея сына, молила: «Отдохни хоть немного, совсем ведь измучился!» Он с лаской оглядывался на мать — лицо у нее пожелтело от забот и горя — и вращал круг еще быстрее. Надо было кормить семью…

Невеста Мирсаида, Назира, переставшая посещать их дом после того как забрали Мирхайдара и свадьба расстроилась, — с некоторых пор снова к ним зачастила. Она старалась помочь Шахринисе-хола по хозяйству.

Однажды, прихватив с собой кукурузные лепешки, завернутые в дастархан, Назира пришла к соседям, отдала лепешки Шахринисе-хола, вышла во двор. Мирсаид сидел за станком. Назира поздоровалась с ним, и оба покраснели… Чтобы чем-то занять себя, девушка стала вместе с Ядгаром подносить к станку сушившуюся во дворе глиняную посуду. Но вот она задержалась возле станка, и Мирсаид почувствовал на себе ее нежный, сочувственный взгляд. Он робко поднял глаза на девушку — и уже не мог их отвести. Как она похорошела!. Волосы разделены на сорок черных, блестящих косичек, шелковое цветастое платье — с модными сборками над упругой грудью, шея — светлая, нежная… Совсем смутившись, Мирсаид опустил голову, принялся с преувеличенной сосредоточенностью подравнивать ножом глиняную чашку. Назира, тоже потупясь, спросила:

— А где Миръякуб-ака?

Мирсаид ногой остановил станок:

— Где ему быть? В Урде!.. Сколько ни твердим ему: не место тебе там, — как горох об стену!

Он подозвал Ядгара и спровадил его в дом — «отдыхать». Назира продолжала расспрашивать:

— Мирхайдара-амаки видели?.. Как его здоровье?

— Как его увидишь? К нему не подпускают. Только через тюремщика и узнаем, как он там. Вроде, держится молодцом.

— Мы с отцом и бабушкой каждый день за него молимся, — Назира легко коснулась руки Мирсаида. — Я верю, Мирхайдар-амаки скоро вернется к вам. Ведь в месяце — пятнадцать ночей темных, пятнадцать — лунных…

— А как ваш отец, Назира? Как его здоровье? Кланяйтесь ему от нас.

— Спасибо, — Назира с заботой и участием смотрела на Мирсаида. — У вас такой усталый вид, Саид-ака…

— Что поделаешь, приходится много работать. Да нам-то грех жаловаться. Отцу куда хуже!..

Из дому вышла Шахриниса-хола:

— Сынок! У нас бабушка Назиры. Идите в комнату, выпейте чаю.

Казалось, загорись у нее в груди светильник, и тот не смог бы высветлить исхудавшее, измученное лицо. Но она ласково улыбалась будущей невестке…

— С бабушкой-то мы нынче виделись, — ответил Мирсаид. — Вот если бы Ядгарджан принес чайник во-он к той супе, мы бы там и почаевничали.

— Ладно, сынок, я скажу ему.

— Назира, идите к супе…

Когда девушка удалилась, Мирсаид слез с бревна, на котором сидел верхом, вращая гончарный круг, отряхнулся, умыл в арыке лицо, грудь, шею, вытерся бельбохом и тоже направился к супе, примостившейся в тени виноградника.

Шахриниса-хола уже разостлала на супе дастархан, сшитый из пестрых лоскутьев, поставила на него чайник, пиалы, положила две кукурузные лепешки — подарок Назиры. Ядгар принес полный лаган тутовых ягод.

— Через неделю они будут еще слаще, — сказал Мирсаид, выбирая из блюда листья и соринки. Сняв с одной из ягод золотого жука, он бережно опустил его на свою широкую, твердую ладонь.

— Вы хлопочете об освобождении Мирхайдара-амаки? — спросила Назира.

— Хлопотать-то хлопочем, да все впустую. Подали прошение беку, несколько махаллей его подписали, — нас и не удостоили ответом… Целой толпой ходили к зиндану, опять ничего не добились. Может, Миръякубу удастся что сделать — он ведь в любимчиках у бека…

Не отрывая взгляда от жука, Мирсаид тихонько поглаживал его пальцем: лети, друг, лети! Но жук лежал на ладони недвижно, как мертвый; крылья его отливали золотом под солнечным лучом, проникшим сквозь листву виноградника.

— Похоже, что ни шумом, ни просьбами делу не помочь, — продолжал Мирсаид. — Только золото всесильно! — он и Назира поглядели на жука. — Сын Саидкаримбая пырнул ножом своего приятеля — и вышел сухим из воды. Отцовское золото выручило.

Только он это произнес, как жук расправил крылья, взлетел с ладони. Мирсаид проследил за его полетом, усмехнулся:

— Видите? Вот уж он и на воле. Потому что — золотой…

Назира, улыбнувшись, разломала лепешку, налив чаю в пиалу, подала ее Мирсаиду. Мирсаид с аппетитом уплетал лепешку, кидал в рот тутовые ягоды. Девушка, стесняясь, только прихлебывала чай.

— Ешьте ягоды, — Мирсаид пододвинул к ней лаган. — Эти уже спелые. Попробуйте-ка их вместе с лепешкой — объедение!

Назира осторожно, тонкими изящными пальцами взяла несколько ягодинок, они, и правда, оказались вкусными. Она кинула на Мирсаида благодарный взгляд.

Улучив минуту, когда они остались на супе совсем одни, девушка быстро передала Мирсаиду маленький узелок, который прятала в рукаве:

— Это вам, Саид-ака… Я тоже хочу помочь освобождению Мирхайдара-амаки.

Мирсаид развязал узелок — перед ним сверкнули два золотых браслета. Он торопливо протянул их обратно Назире, протестующе воскликнул:

— Нет, нет, я их не возьму!

Назира смотрела на него умоляющим взглядом:

— Не возьмете — обидите меня.

Разглядывая браслеты, горевшие у него на ладони, там, где только что покоился золотой жук, Мирсаид покачал головой:

— Чудеса да и только! Толковали о золоте — и нате, вот оно!.. Прямо чудеса.

— Хватит вам ахать, — сердито сказала Назира. — Поговорите с кем надо и вручите эти браслеты. Да не тяните, Саид-ака, ваш отец не должен томиться в зиндане ни одного лишнего дня!

Мирсаиду ничего не оставалось, как принять щедрый дар Назиры. Отвергнув его, он нанес бы глубокую обиду не только ей, но и всей ее родне… Когда девушка ушла, Мирсаид передал браслеты матери. Шахриниса-хола долго не отрывала от них взгляда, зачарованная их блеском, на ее глаза навернулись слезы: