Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

Письмо пришло в воскресенье — весь этот день Фарида бесцельно бродила по саду, словно сломленная тяжким недугом. Заглянувшая с утра Салияхон приготовила обед. Фарида отказалась от обеда, накричала на племянников, привязавшихся к ней, — они убежали в дом, оторопелые, испуганные… Соседки пригласили ее красить усьмой брови, Фарида и их встретила неприветливо. Она бродила по саду, и все ей казалось нереальным, иллюзорным: желтеющие кроны деревьев, отяжелевшие виноградные лозы, арыки, дом… Все было неживым, словно игрушечным…

Салияхон, видевшая, как почтальон принес письмо, догадывалась, что это из-за него, из-за письма, сестра так убивается, но молчала, боясь растравить ее раны, и только настороженно следила за ней краешком глаза…

Фарида принесла щепки, чтоб раздуть самовар, да так и застыла со щепками в руках, снова погрузившись в свои невеселые думы. Салияхон, наконец, не выдержала, подошла к сестре:

— Что с тобой, сестренка?

— Со мной? Ничего…

Салияхон набралась решимости, сердито спросила.

— Что он там тебе написал?..

Фарида, уже не в силах владеть собой, разрыдалась. Щепки выпали у нее из рук, она закрыла лицо ладонями и так стояла перед сестрой — плачущая, страдающая, беспомощная… У Салияхон от жалости перехватило дыхание.

— Успокойся, сестренка. Разве так можно?.. Совсем голову потеряла. Так ты погубишь себя! Да пропади он пропадом со своим письмом! И словно забыв, как совсем еще недавно расхваливала Алиджана, Салияхон принялась бранить его: — Да он слезинки твоей не стоит!.. Непутевый, как есть непутевый. Разве он тебе пара? Парней-то вокруг хоть пруд пруди, найдешь еще себе под стать! На этом дылде свет клином не сошелся. Или у него голова из золота? — Она обняла сестру за плечи, повела к дому. — Приляг, отдохни… А потом попьем чайку, потолкуем о том о сем… Обо всех-то плакать — слез не хватит!

Фарида шла с ней, как слепая… Споткнулась о пенек, расшибла коленку, но боли не почувствовала. Да и душевная боль утихла — видно, перегорела в слезах. Тупое равнодушие овладело Фаридой.

Год проработав на стройке, Алиджан вернулся в Ташкент.

Он ехал от вокзала на попутной машине, взволнованно всматривался в черты родного города. Как похорошел Ташкент!.. Струи фонтанов, искрясь, рассыпались в воздухе, улицы, сады утопали в зелени. А сколько выросло новых домов!

Алиджан слез с машины, не доезжая до дома. Была уже осень, но стояла томительная жара. Он снял пиджак, перекинул его через левую руку — в правой он нес чемодан. Он шел уверенной, хозяйской походкой, с высоко поднятой головой. Миновал мост, знакомую чайхану и даже не взглянул в ее сторону. Наконец, Алиджан свернул в узкий переулок, где на пыльной мостовой прошло его шальное детство… Он поставил на тротуар чемодан, вытер платком вспотевшее лицо, расстегнув ворот рубахи, стал обмахивать тюбетейкой влажную грудь. Алиджан словно старался растянуть удовольствие от встречи с родными местами.

Солнце, достигнув зенита, обрушило на город прямые потоки обжигающих лучей. Воздух был недвижим, и все вокруг словно замерло: высокие тополя казались изваянными из камня, ветви персикового дерева, тяжелые от плодов, перевесились через дувал на улицу — и тоже, чудилось, были вылеплены из бронзы и золота… Из сада тянуло пряным ароматом джиды — Алиджан повернул голову, через дувал увидел серебристую листву джиды, она переливалась под солнцем, как подернутая рябью вода. В этом дворе живет Фарида — Алиджан сразу и не заметил, что остановился как раз возле ее дома. Фарида… Недавнее прошлое Алиджана… Как причудливо течение жизни!

У него все-таки дрогнуло сердце, он схватил чемодан, поспешно перешел улицу…

У арыка, на корточках, сидел Сарымсак-ата… Когда Алиджан приблизился к нему, он встал, приветливо протянул юноше руку…

— С приездом, сынок! Жив-здоров?

Алиджан тепло поздоровался со стариком, теперь он мог прямо смотреть в глаза неутомимому труженику. И уже не дивился его неутомимости: он понимал Сарымсака-ата.

Вот и родной дом, знакомое раскидистое ореховое дерево — с тенью чуть не на весь переулок. Алиджан толкнул ногой калитку, она оказалась запертой изнутри на цепочку. Он постучал.

— Кто там? — послышался слабый голос.

— Это я! Откройте!

К калитке, опираясь на палку, подошла старая женщина. Алиджан узнал Джахан-буви. Она переспросила:

— Кто это? Я тут одна, сынок, хозяйка-то ушла…

— Да я это, тетушка Джахан-буви!

— А, ты меня знаешь? — старуха сняла цепочку, приоткрыла калитку, но стояла, не двигаясь, вглядываясь в Алиджана подслеповатыми слезящимися глазами. И Алиджан смотрел на нее с ласковым состраданием. Бедняжка за год совсем состарилась: спина согнулась, из-под платка выбивались белые-белые волосы… Видя, что Джахан-буви не признает его, Алиджан спросил:

— А где хозяйка?

— Ушла, сынок, в город ушла… У всех свои заботы, только такие старухи, как я, сидят без дела, изнывая от жары да тоски. Ох-хо-хо, оставили на меня дом, а о том не подумали, как мне тяжко одной-то…

— Вы бы дали мне во двор-то зайти.

— Да говорю же тебе, сынок, никого, кроме меня, нет.

— Неужто вы меня не узнаете, биби?..

— Постой-ка, — старуха по-птичьи вытянула вперед голову. — Кто ж ты такой будешь? Голос-то знакомый… Уж не Кучкарбай ли, сын Мастурахон? Ну да, Кучкарбай! Ты, говорят, заделался милиционером?.. — Алиджан хотел было возразить, но она остановила его мягким жестом. — А ничего, ничего, что милиционер. И милиционеры — рабы божьи.

— Да я же ваш племянник, биби!

— Ой-бой!.. Ты сын Кумри?

— Да нет, Халнисы…

— Халнисы? — у старухи просветлело лицо. — Ой, это ты, Алиджан?

— Ну да.

— Ой, сынок, голубчик, как же я сразу-то тебя не признала! — Джахан-буви распахнула калитку и, словно орлица крылья — раскрыла объятия навстречу Алиджану. Тот, нагнувшись, обнял ее, она ласково похлопала его по спине. — Богатырь-то какой! Ох, глаза мои совсем не видят, сыночка моего не разглядели… Прямо не верится, что это ты. Мать-то голову потеряет от радости. Как доехал, сынок, здоров ли?

— Как ваше здоровье, биби?

— Какое уж там здоровье!.. Совсем из ума выжила, старая. Проходи сынок, проходи. Вот беда, в твой же дом тебя не пускала!.. Глаза не видят, память совсем дырявая… А вот вижу, вижу, какой ты ладный да статный! Прямо богатырь — Рустам Дастам! Счастливая у тебя мать. Ох-ох, дай-ка наглядеться-то на тебя, век не виделись! Да буду я твоей жертвой, молодец, что вернулся сильным, как лев, на радость матери, мне на радость… Проходи, сынок.

Навстречу Алиджану бросился, счастливо повизгивая, Каплан. Алиджан погладил его, почесал за ухом — пес замолк, блаженно щурясь, помахивая хвостом.