Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Вы, кстати, скоро увидитесь с Татьяной Яковлевной. Я попробую ее вызвать сюда.

— Если бы!

— Уверяю вас, Николай Степанович. Конечно, она оттуда на самолете не прилетит. Понадобится, может быть, десять — пятнадцать дней.

— Но я не могу столько. Не могу: у меня кончился отпуск. Мне надо на завод.

— Да это мы уладим! Продлим хоть на месяц, хоть на три, — почему-то обрадованно произнес Громадин. — Сегодня же свяжусь с Москвой.

— Вы шутите?

— До шуток ли мне?

Вечером, придя от Громадина, Николай Кораблев удивился тому, что блиндаж Гуторина пуст, а на столе стоят лесные цветы. Букет огромен, собран как попало, во всяком случае не женской рукой. Рядом с букетом записка:

«Николай Степанович! Отдыхайте. Генерал, наверное, вам сказал все. Я сочувствую вам от всей души… и чем мог, тем и помог, — вот вам цветы. Гуторин».

— Спасибо, — проговорил Николай Кораблев, как будто Гуторин находился поблизости, затем лег в постель, положив записку Татьяны под подушку, — и ему показалось, что Татьяна здесь, рядом с ним. — Непоправимую беду, Танюша, надо забыть, чтобы жить, — прошептал он. — Такие беды у миллионов. И сколько слез, сколько горя! Мне недавно Сиволобов сказал: «Если бы все слезы собрать, море бы образовалось». Но ведь миллионы не надломились: они куют победу в тылу, на фронте и здесь. Нам нельзя, Танюша, страдать. Отплачемся потом, когда миллионы вздохнут свободной грудью. А это не за горами!

Так всю ночь он то разговаривал с Татьяной, то переносился на Урал — в городок Чиркуль, беседовал там с рабочими на заводе, то вдруг попадал за Днепр, под Кичкас, где в первый день войны оставил Татьяну. И много солнца, мчатся бурные воды Днепра, а по берегу идут они — Татьяна и Николай Кораблев… Потом вскрик: зовет Витька, Мария Петровна стоит на рыжей глыбе и машет им рукой, как бы провожая куда-то в дальний путь… А вот и Витька на плече у Николая Кораблева. Ух! Разговаривает!

Только под утро он как-то сразу уснул, будто погрузился на дно реки.

Разбудили его лучи солнца: они ярко, до рези в глазах, били в узенькое окошечко, а вместе с ними вливался утренний, переполненный запахами леса ветерок.

Николай Кораблев подумал: «Видимо, где-то и она проснулась». Он подставил яркому лучу лицо и тихо произнес:

— Вот это солнце обогревает и ее… Убила карателя… Ганса Коха. Она, Татьяна, убила! Никак не могу себе представить!

В дверях послышался шум, и вскоре в блиндаж вошли Громадин, Гуторин, а следом за ними — адъютант генерала, неся сапоги и новый военный костюм.

Громадин, войдя, весело заговорил:

— Радуйтесь! Радуйтесь! Николай Степанович! Радуйтесь!

«Не Татьяна ли приехала?» — мелькнуло у него, и он вскочил с постели, а Громадин так же торжественно возвестил:

— Радуйтесь! Вы получили отпуск на три месяца. Даже предлагали год, но я отказался.

Николай Кораблев так и присел на кровати:

— Как три? Да вы что, с ума спятили?

— Я? Нет, — серьезно ответил Громадин. — Вы же мне вчера сказали, что у вас кончается отпуск. Я спросил: сколько надо, месяц, три? Вы не возражали. Ночью связался с Москвой и попросил три. Дали три. Теперь уж неудобно обратно шагать. А впрочем, Николай Степанович, и здесь воевать можно. Вы ведь для нас целый полк. Нет, дивизия! Как вы думаете, товарищ комиссар?

Гуторин ответил не сразу:

— Да, воевать и тут можно. Не только можно, но нужно, Николай Степанович.

— Полк! Дивизия! — криво усмехаясь, произнес он. — В сидячем или лежачем положении?

— То есть, не понимаю? — забасил Громадин.

— Я ведь теперь без дела не могу. Поймите меня.

— Дело? Ну, чего другого, а дело мы найдем. Вы свои-то сапоги киньте под кровать. Адъютант! Подать Николаю Степановичу костюм. Вот этот костюмчик примерьте-ка. Со складу. Неношенный. Немецкий. Полковник, штабист. Гроза!

Николай Кораблев принял из рук адъютанта костюм, надел его, потом сапоги и поднялся.

— О-о-о! Здорово! — одобрил адъютант. — Идет. Честное слово, идет.

— Идет! Идет! Так и хочется пулю в лоб влепить! — неожиданно добавил генерал, осматривая на Николае Кораблеве костюм немецкого штабного офицера. — Пройдитесь, Николай Степанович, фон Папен. Вы племянник фон Папена. Вон куда взлетел! Та-ак. Пристукните каблуками. Молодец! Отдайте честь. Нет, не так. Пренебрежительно: вы — штабной офицер. Следует двумя пальцами: козырнул, и ладно. На лице, знаете ли, такое: весь мир у ваших ног, все рабы, вплоть до дядюшки фон Папена. О-о-о! Вы молодец! Умеете играть. Теперь парочку деньков оботритесь в этом костюмчике. Только далеко от блиндажа не ходите, а то партизаны как раз пристукнут. А денька через три вот что надо сделать. Карту! — попросил он.

Адъютант вынул из планшетки карту и расстелил ее на столе.

— Так вот, — чуть погодя заговорил генерал, рассматривая карту. — Видите, где мы? Это вот огромное пространство — Пинские болота — наше: партизанский край. Это вот в стороне — город Бобруйск. Это — Рогачев. Это — Довск.

— В Довске мы были.

— Очень хорошо. Перед Довском — вот тут — переправа через Днепр. Три моста: один старый и два понтонных. Мы здесь и здесь мосты подрываем. Удается нам. Конечно, через пять-шесть дней немцы снова наводят. Но пока наводят, на той стороне толчея. А когда толчея, тут и бей их с земли и с неба. А главный мост ребята никак подорвать не могут: уж очень крепко его немцы охраняют. Так надо нахалом. Я вам дам машину, шофера — бывший венгерский полковник Киш. Имейте в виду: полковник. Ему вполне довериться можно, однако все время держите его под пистолетом, и в случае чего — пулю в лоб. И еще два человека вас будут охранять: Яня Резанов и ваш друг Петр Макарович Сиволобов. Чудесная компания! Вы въезжаете на мост и именем фюрера останавливаете движение. Так… Адъютант, проводите фон Папена ко мне. Сейчас позавтракаем, Николай Степанович, и еще поговорим. — А когда те вышли, Громадин несколько минут задумчиво смотрел в узенькое, зарешеченное окошечко, затем проговорил, обращаясь к Гуторину: — Конечно, требуется ему повидать жену. Все понятно. Но вызвать ее оттуда — рискованное дело. Впрочем, они могут до Варшавы на самолете. Вася это устроит. А из Варшавы сюда? — Громадин покачал головой. — И хочется и колется.

— Да вы только намекните, что он здесь, и она на крыльях прилетит.

— Нет, комиссар, этого никак нельзя: узнает, что муж у нас, и ринется сломя голову. Вы заметили: у них, очевидно, очень большая любовь.

— Вот она и заставит Татьяну Яковлевну не рисковать, а играть, — возразил Гуторин.

В первую минуту, когда Громадин предложил полковнику Кишу следовать за партизанами, тот, вытаращив глаза, сказал:

— Подчиняюсь только силе.

Генерал усмехнулся: